Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 18
так как появилось упоминание, что премию можно получить только один раз в жизни. Среди пунктов, которые внёс я, был, например, такой, что автор не может снять книгу по своему желанию – из-за случая с Федарэнкой, а также, что жюри не имеет права обсуждать работу премии до её вручения – из-за случая с Бухалик. Также оговорили ситуацию с двумя и более книгами от одного автора – теперь в конкурсе официально могло участвовать какое угодно количество книг одного автора.
Ну и ещё был один пункт, который я видоизменил. Ранее скудные правила премии говорили, что любая книга, изданная на белорусском может получить премию. А в тот год как раз вышла книга Мартиновича, переведённая на белорусский Рыжковым. И в таком виде книга могла претендовать на премию. А мне бы этого очень не хотелось. По каким причинам? Ну, во-первых, мне не нравилось, как пишет Мартинович и какими методами он себя пиарит. Но мало ли кому чего не нравится. Окей, во-вторых, книга Мартиновича была издана на очень льготных условиях: книга была напечатана и распространена за счёт Будзьмы. За перевод Рыжкову заплатили, я это знаю точно, потому что сам принимал участие в ценообразовании. Когда мы с Рыжковым ещё были друзьями, и я не был им забанен, он спросил у меня, как человека, который перевёл Някляева для Дружбы народов, сколько запросить за перевод? Я сравнил количество знаков и получил, что по расценкам Дружбы народов надо бы запросить 700 долларов. Короче, тут меня бесила несправедливость – в Беларуси куча русскоязычных писателей, которые не могут участвовать в Гедройце, а может участвовать тот из них, кто умеет лучше подлизаться к Будзьме. Но это, честно говоря, тоже слабый аргумент, кому дело до того, что какой-то я считает справедливым или несправедливым. И тут на сцену выходит в-третьих! А в третьих, если мы будем рассматривать на Гедройце все книги, изданные на белорусском, то нам надо также рассматривать и переводы с других языков. А если не с других, то надо конкретизировать пункт, что, мол, мы рассматриваем книги белорусов, написанные на любом языке и переведённые. Короче, проще было бы в положение ввести пункт о том, что мы рассматриваем книги, написанные по-белорусски, и книги Мартиновича, переведённые на этот язык. В общем, я предложил, что нам надо рассматривать книги, написанные на белорусском, а не изданные, но если жюри хочет включить в этом году Мартиновича, то мы можем изменить этот пункт, если они находят это удобным. Никто менять не стал. Мартинович потом, конечно, сокрушался по этому поводу, мол, как же так, изменили пункт, раньше было можно! Следующий роман он выпустит по-белорусски. Хотя подозрения в том, что это перевод, у жюри всё равно останутся, но формальные требования будут соблюдены.
И всё-таки, по прошествии времени я чувствую за это неловкость. С одной стороны я конкретизировал положение, исключив в дальнейшем спекуляции с переводом. С другой стороны, я сделал это не столько для того, чтоб сделать правильно, первично мной руководила злость. Злишься ты, Юпитер, а следовательно не прав.
Единственный нюанс, который мы забыли уточнить в положении – как образуется жюри. В итоге, оно образовалось как и раньше: учитывая пожелания Хадановіча. Щепаньска сначала транслировала, что они не хотят видеть ни Бухалик, которая устроила скандал в прессе перед вручением, ни Поморского, который не снял трубку во время финального голосования. Я же вступался, говорил, что Бухалик не такая уж плохая, она, мол, хотела хорошего, просто метод был неудачный, а Поморский вообще не подписывался снимать трубку, не было каких-то чётких правил. Зато теперь мы правила прописали, польское жури также получит гонорар, который они раньше в глаза не видели. Поморский и Бухалик остались.
А с гонорарами случилась пренепреятнейшая вещь. Уже после объявления премии Щепаньска вызвала нас с Лянкевічем и сказала, что в этом году бюджет на премию, к сожалению, уменьшается, вы же сами понимаете, что кризис. Я не очень понимал и предложил ей самой сократить статьи бюджета. Сначала она предлагала сократить зарплаты. Но вместе мы пришли к выводу, что работать бесплатно – не прикольно. Тогда Щепаньска сказала, что придётся отменить гонорары жюри, мол, читать – это удовольствие. Жюри я не защищал с таким рвением, мне даже было интересно, что бы жюри сделало, мне хотелось, чтобы жюри как-то без меня посражалось с посольством. Я сказал, что окей, мы поговорим с жюри, узнаем, что можно сделать.
Я и Лянкевіч вышли из посольства в крайнем возбуждении и пошли в кафе. Я говорил, что круто, вот пускай жюри и разруливает ситуацию. Лянкевіч говорил, что не круто, что он не может получать деньги за премию, в то время как Хадановіч их получать не будет, Хадановіч «вельмі ўплывовы», и найдёт, как нам за это отплатить, сказал Лянкевіч. Ну и вообще – он, Лянкевіч, рассматривает вариант отказаться от этой работы. Перспектива остаться без секретаря меня испугала. Я сразу набрал Хадановіча и сказал, что бюджет премии сокращается, и что под сокращение вероятнее всего попадает жюри. Хадановіч предложил вариант встретиться и обсудить ситуацию с Пятровічем. И Пятрович, надо сказать, всё решил. Не знаю, сказалось ли то, что он сам был в жюри, но гонорары были найдены, а для следующих жюри он уже так не постарается.
Ещё одно сокращение коснулось рецензий. Теперь за рецензию платилось не 50, а 25 евро. Это не всех рецензентов порадовало.
Кое-как, с урезанным бюджетом и плохим настроением организаторов, премия двинулась в путь. В этом году не было ярких скандалов, Бухалик не выпендривалась, СМИ практически не обращали внимания на лонг и шорт-листы, казалось, они и церемонию пропустят. Я приходил на заседания жюри, но сидел в другой комнате, только помогал Лянкевічу считать голоса и составлять протоколы. Математика делала своё дело быстро, спорных моментов практически не было. Первое место с большим отрывом занял Бабкоў.
Организатором церемонии мы назначили Катю Зыкову. Она должна была найти группу, которая согласится отыграть за 200 евро, актёров, которые отчитают за 80 евро, купить цветы и уладить все вопросы с ведущим-Хадановічем.
Хадановіч присоединился к организации церемонии на последнем этапе с видом «так, малышня, что вы тут без меня наворотили?» Он попытался взять всё под контроль, но настолько не понимал, что нужно под контроль брать, что дошло вот до чего: он настоял на том, что дипломы обязательно должны быть с четырьмя подписями (его, Пятровіча, посла и директора института польского). Мои слова о том,
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 18
