не держу, но жить с вами не желаю. Я хоть и старуха, но тоже человек. А зла я на вас не держу.
— Ну, чего мы здесь стоим! Прошу вас, хотя бы на кухню, — предложила Мария Петровна.
Непреклонно вздернув голову, с презрительной складкой тонких губ Алина проследовала на кухню, где все четыре женщины сели на табуреточки у стола.
— Придется вызвать участкового! — заявила Алина. — Живет человек без прописки. Придется в принудительном порядке препроводить по месту прописки. Такие случаи бывают.
— Что-то не слыхала, — усмехнулась Мария Петровна. Она как сквозь вымытое стекло видела все чувства и расчеты этой мещанки, — И вообще, Алина Николаевна, мы с вами, слава богу, десять лет на одной парте отсидели на родительских собраниях, уж вроде бы знаем немного друг друга. Ну, неужели вы думаете, что мы могли замыслить против вас какую-то подлость? Мы сами, скажу честно, были потрясены позавчера, когда Анастасия Дмитриевна появилась на пороге с тючком. Мы тоже уговаривали ее вернуться.
— Уговаривали! — фыркнула Эличка.
— Вы не волнуйтесь, я комнату у вас не отниму, — заверила Анастасия Дмитриевна, — меняться не буду. Когда помру, все ваше будет. А это вот сейчас возьмите. — И старуха стала стаскивать с пальца через разбухший сустав кольцо с бриллиантом.
Остальные три женщины так и застыли, пораженные. Даже Мария Петровна замерла, почувствовав экстраординарность момента. Такие драматические акции вообще поражают воображение любой женщины, будь она уборщицей или поэтессой.
— Вот тебе, Эличка, на память от ба. Можете продать, купите пиджак или что хотите.
У Элички порозовели щеки. Цену этой штучке в их семействе хорошо знали и знали даже, с какого числа и насколько подскакивала стоимость такого товара.
— Ну. мать, этого от вас никто не требует. — сказала Алина, поняв, что и ей пора в благородство сыграть. А Эличка уже нанизывала кольцо на средний палец правой руки.
— Спасибо, ба, — сказала она и, не скрывая ликования, привстав, чмокнула старуху в висок.
— Поскольку подарок дорогой, — сказала Мария Петровна, понимая, с какой публикой она имеет дело, — давайте, если стороны не возражают, составим расписку — мол, нами, такими-то, получено от добровольно нам подарившей такой-то то-то и то-то.
— Ну. зачем?.. — застеснялась Анастасия Дмитриевна.
— Без нотариуса это все равно пустая бумажка. — заметила Алина.
— Ну. все-таки, чтобы не было потом недоразумений, — сказала Мария Петровна и крикнула в комнаты: — Нина, принеси нам листок бумаги в клеточку и шариковую ручку.
Она допускала, что в случае кончины Анастасии Дмитриевны эти люди могут заявить, что Виноградские присвоили кольцо.
— Не понимаю, что это за недоверие такое! — оскорбилась Алина.
— Почему недоверие? Вещь слишком дорогая. Тут «Жигули» как минимум.
Все расписались в положенных местах на сочиненном Марией Петровной документе.
Алина и Эличка поцеловали Анастасию Дмитриевну в щеки.
— Ну, что же, мать, всегда будем рады видеть вас дома, — сказала Алина. — Насилкой действительно не затащишь, вы сами человек свободный, сами за себя отвечаете.
— До свидания, ба! — сказала счастливая, вся на седьмом небе Эличка.
И они ушли, а Анастасия Дмитриевна осталась жить у Виноградских.
Требовалось от нее совсем немного — быть при Митьке, гулять с ним, кормить, читать ему книжки, отвечать на вопросы. От магазинов, готовки, стирки ее освободили категорически, но, конечно, она. как человек совестливый, то что-нибудь подваривала, то подстирывала, то в магазин с Митькой заходила, если что-нибудь кончалось. По вечерам все садились ужинать, и тут затевался какой-нибудь общий разговор, каких отроду не велось там, у Клюевых. Например, так:
— В Штатах специальная комиссия при президенте подсчитала, что в две тысячи десятом году на земле будут жить тридцать миллиардов человек. Неплохо, а? — объявил Александр Григорьевич, подбрасывая тему для общей застольной дискуссии.
— А сейчас сколько? — спросила Нина.
— Четыре с половиной миллиарда.
— Интересно, чем эти тридцать миллиардов прокормятся? — усмехнулась Мария Петровна.
— Морскими водорослями — не то всерьез, не то иронизируя ответил Александр Григорьевич.
— Есть пострашней проблема — на всех лекарств и вакцин не наберешься, — выступила Нина от лица медицинского сословия. — При такой скученности эпидемии будут охватывать весь мир, как пожар.
— Пандемии, ты хочешь сказать, — поправил отец.
— А я вот думаю, — тихим голосом вошла в разговор Анастасия Дмитриевна, — сохранится ли уважение между людьми, если их будет так много, что и в чистом поле не протолкнешься…
— Конечно, сохранится! — выпалила Нина. — Если люди будут читать хорошие книги, смотреть хорошие телефильмы…
— Стоп-стоп-стоп? — оборвал дочь Александр Григорьевич и даже сделал ей открытой ладонью знак помолчать. — Вы высказали очень интересную мысль, Анастасия Дмитриевна. Прошу вас, продолжайте.
Стянув брови к переносице, он внимательнейше взирал на бабушку. Александр Григорьевич, завотделом литературного журнала, высоко ценил общие соображения о жизни, высказываемые пожилыми людьми без вузовского диплома, считая их слова выражением здоровой народной мудрости. Другое дело, если бы речь шла, например, о причинах казни Дантона или принципах работы лазера — тут бы Александр Григорьевич отнесся к мнению бабушки скептически…
— Вот в деревне дальней, — развила свою мысль Анастасия Дмитриевна, довольная уважительным вниманием к ее словам, — там идет приезжий человек по улице, с ним здороваются знакомые и незнакомые, потому что людей мало, каждый новый человек — событие.
— Совершенно верно! — подхватила Мария Петровна. — А на эскалаторе в метро незнакомые люди здороваются? Смешно и помыслить. Реки незнакомых между собою людей! А тридцать миллиардов — это вообще кошмар, океан людей. Если бы золота было на земле столько же, сколько простого песка, цена золоту была бы копейка кило.
— То есть ты, Машенька, хочешь сказать, что чем больше людей, тем меньше они ценят друг друга? Инфляция человеческой ценности? Правильно я тебя понял? — уточнял Александр Григорьевич.
— Я этого не утверждаю, а опасаюсь, — сказала Мария Петровна, отходя к мойке и принимаясь за посуду.
— А может, Ниночка права, — задумчиво сказала Анастасия Дмитриевна, и Александр Григорьевич опять со вниманием на нее уставился. — Вовсе, может, и не в количестве людей дело, а какое у них сердце. В семье вон как бывает — не миллиард, а всего трое живут и то друг друга не жалеют.
— Правильно! — подхватил Александр Григорьевич. — Воспитание добрых чувств! И вообще лично я считаю, — он обмакнул сушку в чай, — что эта самая президентская комиссия наговорила ерунду. Не будет никаких тридцати миллиардов.
— Война, Саша? — не отворачиваясь от мойки, спросила Мария Петровна.
— Избави бог! Просто даже самые невежественные люди поймут, что нельзя размножаться до бесконечности. Даже мыши перестают размножаться, если в данном ареале обитания их становится больше какой-то определенной нормы. А мы все-таки не мыши, а гомо и до некоторой степени даже сапиенс.
