обвиняемых умысел на безвозмездное присвоение хоть одного государственного рубля или же все деньги выплачены шабашникам только за тяжелый производительный и качественный труд?
Словом, следствие избегало всяких сложностей, они ему только мешали.
Суд же прекрасно понимал, что, не справившись со сложностями, не разобравшись в них, придется долго и слепо блуждать в потемках.
Следствию необходим был результат, обвинение, доказательство того, что оно не зря трудилось, не зря подняло шум на весь город. Когда еще всполошился воркутинский прокурор Моисеев: а вдруг письмо начальника «Союзшахтостроя» перечеркнет всю работу следствия?
Суду же необходима была правда. А уж какой она окажется, кто в итоге выиграет, выяснится, что следствие право или же все доводы его будут опровергнуты и разбиты, — это определят только закон и обстоятельства дела. Они и только они.
В отличие от частых, увы, случаев, когда суд берет на веру все выводы следствия и лишь узаконивает их своим решением, здесь суд судил — в истинном, подлинном, настоящем смысле этого слова.
Соучастники
Узнаем: в Москву приехали заместитель прокурора Коми АССР Владимир Ильич Лукин и следователь Эдуард Иванович Горшков. Сейчас они находятся в Прокуратуре РСФСР.
Мчимся в прокуратуру.
Встретиться с ними нам крайне необходимо.
Судебный процесс в городе Воркуте, продолжавшийся полгода, только что завершен.
Приговор, однако, не вынесен. Дело направлено на доследование. «А точнее, — сказано в определении суда, — на новое расследование, так как все обвинение зиждется по существу на убеждении самого следователя и его предположениях... Следствие зашло в тупик... Поверив показаниям Редькина и других работников комбината «Печоршахтострой», которые явно заинтересованы в сокрытии брака, — пишет суд, — органы предварительного следствия самоустранились от выяснения главного вопроса: был ли брак?»
Почему же они самоустранились?
Чем объясняется такое трогательное единство, такое удивительное совпадение интересов тех, кто допустил крупный опасный брак, и органов предварительного следствия?
Не получив ясных исчерпывающих ответов на все вопросы, суд никак не может в этом деле поставить точку. Нельзя. Рано.
«В зависимости от добытых доказательств, — указывает суд, — должен быть решен вопрос о привлечении виновных лиц к уголовной ответственности за обман государства и очковтирательство».
* * *
Заместитель прокурора Коми АССР Владимир Ильич Лукин — сама любезность. Сожалеет, что познакомиться довелось нам при таких неприятных обстоятельствах. Да, конечно, работникам следствия суд преподал хороший урок. Что делать! Приглашает приехать в Воркуту, обещает показать эти интереснейшие места. Шутит: лучше, конечно, если корреспонденты «Литературной газеты» приедут просто так, в гости, а не в связи с этим хлопотным и досадным делом.
Следователь Горшков, наоборот, мрачен и хмур. Говорит он неохотно и раздраженно. Отношением суда он явно задет, даже оскорблен.
Эдуард Иванович подчеркивает, что следователь он опытный. За последние пять лет завершил три хозяйственных дела, и все они прошли нормально, вполне благополучно, обвиняемые осуждены. Он и сейчас не предвидел никаких сюрпризов, осложнений. Позиция суда для него оказалась совершенно неожиданной.
— Суд интересуется, почему следствие не занялось строительным браком, — говорю я. — А действительно, почему?
Горшков молчит. Взгляд его неподвижен, устремлен в одну точку.
— Потому что не мое это дело, — отвечает он. — Не милицейское.
— Что именно?
— Вопросы брака... И так было полно работы... Я не лодырничал...
* * *
Сейчас, оказавшись в Воркуте, я начинаю, кажется, догадываться, что́ мог иметь в виду Эдуард Иванович Горшков, сказав: «Не мое это дело». Какая святая правда содержалась в тех его словах.
И причины той острой прямой дуэли, разыгравшейся в судебном зале, тоже становятся мне теперь гораздо яснее.
...Только что благополучно завершилось три хозяйственных дела. Горшков в чести, в большом фаворе. Он повышен в чине, стал майором милиции. Набил руку на таких делах. Уже начиная их, он заранее знает, что борется с ворами, с расхитителями. Его долг — выловить их и разоблачить. («Паровозом у меня пойдете! На теплых нарах у меня состаритесь!»)
Но тут в руки Горшкова попадает дело, которое не похоже на все предыдущие его дела. Где все не так, все противоречит следователю, все не укладывается в готовую схему, все ей мешает.
Шабашники, по схеме, должны делиться с администрацией, а они вроде не делились. И наоборот, вылезают обстоятельства, которые следователю совсем уж не нужны, только портят, затуманивают всю картину: крупный брак, например, аварийная ситуация.
Уличить, пригвоздить преступника — это да, пожалуйста, это Эдуард Иванович умеет. А вот исследовать нестандартную ситуацию, взвесить все «за» и «против», уйти от схемы, увидеть жизнь такой, как она есть, сориентироваться в сложных обстоятельствах, принять решение, им соответствующее, — нет, к этому Горшков не приучен. Опыта не набрался. Да и, честно говоря, не горит особым желанием.
«Не мое это дело», — объясняет Эдуард Иванович. И ведь правду объясняет: не лукавит. Действительно — не его.
Может, иная квалификация здесь уже требовалась, иной уровень следствия. Может, не его, не Горшкова, гражданская смелость. Одно дело — за руку схватить дюжину обыкновенных воров, другое — поднять вопрос о катастрофическом браке, допущенном ответственными товарищами на важнейших стройках Воркуты.
И тогда, постепенно, Эдуард Иванович Горшков не свое, чужое дело, начал упорно подгонять под свое. Под то, которое ему по силам.
Начал отметать, отрезать, отрубать все, что так или иначе ему мешало. Смотреть и не видеть. Слушать и не слышать. «Брак? Какой брак? Никакого брака не было».
«Зачем ворошить?» — тревожился Борис Иванович Андрюшечкин.
Правильно, Горшков и не ворошил. Совсем даже не ворошил. Очень старался не ворошить.
И получалось в конце концов, что интересы Андрюшечкина, Редькина, с одной стороны, и Эдуарда Ивановича Горшкова — с другой, стали тесно, полностью совпадать. Переплетаться.
Тем было удобно не входить в подробности, и Горшкова это вполне устраивало. Чем проще, тем лучше.
Те, отвлекая от себя внимание, громко требовали: «Держи вора!» И Горшков только этим и занимался. Ничем больше.
И потому логикой общих целей, логикой общих интересов Борис Иванович Андрюшечкин, Вячеслав Матвеевич Редькин и старший следователь Воркутинского ГОВД, майор милиции Эдуард Иванович Горшков становились постепенно единомышленниками в этом общем для них деле.
Я бы даже сказал: единомышленниками и соучастниками.
* * *
