— Что ж, это было впечатляюще, — сказал Румкорф. — Глаз не оторвать.
— О, прошу вас, — сказал Эрика. — Я не желаю этого слышать.
Румкорф развернулся к ней:
— Нет, уж послушайте. Мы обязаны выдать результаты. Ради бога, Эрика, ведь вся ваша карьера строилась на основе этого процесса.
— Не сказала бы. Квагга[5]и зебра генетически почти идентичны. А то, что мы пытаемся создать здесь, Клаус, — искусственное, то есть неестественное. Если Цзянь не может выдать правильный геном, значит, эксперимент некорректен с самого начала.
Цзянь мучительно захотелось куда-нибудь спрятаться. Румкорф и Эрика были любовниками — когда-то, но не сейчас. Сейчас они воевали, как разведенные супруги.
Эрика резко показала большим пальцем на Цзянь:
— Вот кто виноват. Все, на что она способна, — это дать мне эмбрион с 65-процентной вероятностью успеха. Мне же, чтобы иметь хоть какой-то шанс, нужно по меньшей мере 90 процентов.
— Да вы обе виноваты, — парировал Румкорф. — Мы что-то проглядели. Иммунную реакцию вызывают сигналы конкретных белков. Вам надо выяснить, какие гены вырабатывают белки, являющиеся причиной срывов.
— Мы пытались, — ответила Эрика. — Проверяли все от и до, снова и снова. Компьютер продолжает анализировать, мы продолжаем вносить изменения, но всякий раз происходит одно и то же.
Румкорф медленно провел рукой по волосам, почти вернув зачес на место.
— Мы приблизились почти вплотную. Надо попытаться сменить направление наших рассуждений. Я точно знаю, критическая ошибка — вот она, перед нашим носом, и мы просто никак не можем разглядеть ее.
Тим встал, потянулся и быстро провел обеими руками по коротким, но густым светлым волосам, одновременно глядя прямо на Румкорфа. Интересно, подумала Цзянь, это он специально в насмешку над выпадающими волосами Клауса?
— Сто раз проделывали, — сказал Тим. — Я уже, помимо своей, проверяю всю работу Цзянь и Эрики.
Эрика взвилась:
— Как будто ты в состоянии хотя бы понять мою работу, идиот.
— Замолчите! — сказала Цзянь. — Не смейте так говорить с Тимом.
Эрика ухмыльнулась — сначала Цзянь, затем — Тиму:
— Ты такой большой мужчина, Тим. И тебе не обойтись без заступничества старой толстухи?
Тело Тима не шелохнулось — за исключением его правой руки: он вытянул ее и средним пальцем щелкнул Эрику.
— Хватит, мистер Фили, — вмешался Румкорф. — Если вам недостает ума полностью отдаться работе, меньшее, что вы можете сделать, — это захлопнуть рот и сфокусировать свой никчемный мозг на своем маленьком компьютере.
Руки Тима сжались в кулаки. Цзянь стало очень жаль его. Тим Фили, вероятно, привык быть всегда «самым умным человеком в комнате». Здесь же он был самым безгласным: Клаус никогда не давал ему забывать об этом.
— Понимаю, все разочарованы, — сказал Румкорф. — Но мы должны найти способ начать мыслить в новых направлениях. Мы так близко к цели, неужели вы не чувствуете?
Его большие, как у жука, глаза обвели взглядом комнату, ловя запоздалые кивки согласия. Они были близко, так раздражающе близко. Цзянь просто не удавалось найти этот недостающий штрих. Это почти заставляло ее мечтать о днях до начала приема лекарства — тогда идеи приходили свободнее и быстрее. Но нет, так нельзя — она знала слишком хорошо, куда это могло завести.
Цзянь, Тим и даже Эрика смотрели в пол.
— В бою все средства хороши, — продолжал Румкорф. — Чего бы это ни стоило, мы добьемся своего. Мы провалили тест иммунной реакции всего лишь в шестнадцатый раз… Так, все сейчас отправляйтесь по своим комнатам и продолжайте работать по отдельности. Может, если мы перестанем кидаться друг на друга, то хотя бы найдем препятствие и устраним его.
Цзянь кивнула, вышла из лаборатории и направилась обратно в свои крохотные апартаменты. Шестнадцать тестов иммунной реакции, шестнадцать провалов… Она должна найти способ заставить семнадцатый получиться, обязана, потому что миллионы жизней зависели от нее, от нее одной.
8 ноября. «Game… over»?
Данте сидел за своим массивным столом из белого мрамора, смотрел и ждал. Его брат Магнус устроился по другую сторону стола, откинувшись на спинку одного из двух кожаных кресел — мобильный телефон прижат к левому уху, глаза чуть прищурены. Ноздри Магнуса раздувались. Большой палец беспрестанно крутил перстень Кубка Грея[6]на правой руке. На гладко бритой голове бликовали лампы кабинета.
Любому в этом мире Магнус показался бы абсолютно спокойным. На самом деле он и был спокоен. Всегда, по крайней мере внешне. Но Данте знал Магнуса всю свою жизнь и мог сказать, когда что-то глодало брата изнутри.
— Продолжайте, — сказал Магнус в телефон.
Данте посмотрел на стену кабинета, разглядывая серии эскизов — подлинников Леонардо да Винчи. Работы художника были воплощением контроля, спокойствия и выдержки, методичного совершенствования. Принципов, за которые Данте бился на всех этапах своей жизни.
— Исполняйте, — завершил разговор Магнус. Ноздри опять раздулись — едва заметно. Он стал медленно выпрямляться, пока его спина не сделалась идеально прямой.
Разделенные лишь полутора годами, Данте и Магнус были очень похожи: у обоих фиалковые глаза, массивные челюсти, оба высокие и крепко сбитые, но Магнус намного больше времени проводил в тренажерном зале, и это было заметно.
Хотя оба были мгновенно узнаваемы как братья, младший обладал еще одним ключевым отличием: он выглядел опасным — по большей части благодаря тонкому шраму, тянувшемуся от левой брови вниз к левой щеке. И в те мгновения, когда Магнус бывал сосредоточен, как, например, сейчас, устремив взгляд в никуда, его холодный разум перерабатывал информацию; правда была в том, что младший брат Данте выглядел просто зловеще.
Магнус сложил телефон, небрежно опустил его во внутренний карман сшитого на заказ спортивного пиджака, затем медленно откинулся на спинку и забросил левую ногу на правую:
— «Новозим» в Дании взорван.
— Взорван? Активисты «Прав животных» наседают?
— Покруче, — сказал Магнус. — Наш маленький друг хакер из АНБ[7]не уверена, но она полагает, что это был боеприпас объемного взрыва.
Магнус медленно выдохнул. Не было нужды переспрашивать, что это значило. Существовала только одна причина сжигать дотла комплекс стоимостью миллиард долларов: вирус перескочил на людей.
