на лице, но в душе у него скребли кошки: кто знает, как Мстислав отнесется к княжатам! Ждать пришлось недолго — ратник вернулся и с глубокими поклонами пригласил Фёдора и Александра вместе с телохранителями проехать во двор вотчины. Мусуд с облегчением вздохнул.
Князь сам вышел на крыльцо встречать гостей; немолодой, сгорбленный, но удивительно бодрый, Мстислав с искренней улыбкой приветствовал сыновей Ярослава. Каждого из них он приобнял, выказывая радость.
— Неужто вы птенцы Ярослава? — восклицал добродушно, разглядывая внимательно Фёдора и Александра. — Не привелось мне вас видеть ранее, а сколько лет-сколько зим уже не пересекались наши пути с вашим батюшкой!
— Отец наш под Ригой воюет, — ответил Александр, покосившись на почтительно молчавшего Мусуда. — Нас, сыновей своих, оставил он в Новугороде, да только не усидели мы там. Поднялся народ в мятеже, грозился нас с братом в талех взять, чтоб обезопасить себя от гнева княжьего. Мусуд и кормилец наш, — Александр кивнул на татарина и Федора Данилыча, — привели нас сюда, рассчитывая на твою милость.
Мстислав помрачнел лицом.
— О мятеже новугородском я знаю! — сказал он тяжело. Он распорядился проводить княжичей в сени княжеские и немедленно угостить на славу, да и про спутников их верных не забыть.
Позже, когда княжичи отдохнули от тяжелой дороги, он призвал их вместе с Федором Данилычем и Мусудом в гридницу. Усадив Фёдора и Александра на скамью против себя, Мстислав заговорил:
— Рад я и не рад, что оказались вы в вотчине моей! — начал князь не торопясь. — Рад, оттого, что люблю и жалую я отца вашего, Ярослава, и не рад, потому что, злой умысел новугородских смутьянов привёл вас сюда. Уж больно не спокоен этот град! От веку был он вольным, не знал твёрдой княжеской власти; кто ему указ? Батюшка ваш, князь Ярослав, не раз был призван новугородским вече на княжение, чтимый за умение побеждать в битвах, но уж больно властен да суров он в обращении с поданными! Вот и выходит, что в нужде крайней, когда враг громит и жжет новугородские земли, они молят его прийти в поддержку, а когда сами в мире с латинянами да прочими словенами, то гнут свою линию да зазнаются! Докладывали мне, что Новугород поднял мятеж против Ярослава, и хвалю вас за предусмотрительность: бежали вы вовремя. Новугородское вече порешило призвать на княжение Михаила Черниговского. Всё с того, что послы сего князяька, прибывшие в Новугород после вашего бегства, пообещали народу всяческие благости: Михаил клялся ни в чём не нарушать вольности тех земель, а чернь освободить от дани на пять лет. Вече отправило послов обратно к Михаилу с приглашением, но я, прознав про это, перехватил их в пути да заточил в поруб, дабы не смутьянствовали против Ярослава! Где ж этому князьку Черниговскому тягаться с Всеволодовичем? Жаден да слаб Михаил, — этим годом ходил войною на Каменец, да возвратился с одним стыдом за пазухой, вот и хочет от чужого каравая кусок урвать. А к Ярославу я уже отсылал гонца — чтоб сообщить о мятеже в Новугороде да подлости Михаила, а сегодня отправил второго — дабы известить вашего батюшку, что его сыновья в безопасности.
Александр соскочил со скамьи и поклонился.
— Благодарствуем тебе, князь! За теплый прием, за хлеб да соль, и за слова добрые! — сказал княжич Мстиславу.
— Будет вам! — Мстислав ласково улыбнулся Александру, подмечая, что тот весьма походит и лицом и статью на батюшку своего. — Останьтесь у меня, отдохните да хвори подлечите, а там я вас домой и отпущу под охраной: дам для вас крепких коней и дюжину дружинников для оберёгу!
Так и порешили.
В гостях княжичам жилось отлично: Мстислав, не жалея ничего для них, кормил и поил лучшим, что было при княжеской поварне, брал на охоту вместе со своими старшими сыновьями, и позволял сидеть в гриднице, покуда он принимал послов да решал важные вопросы с подданными.
В начале зимы в Смоленск вернулись гонцы, отправленные к Ярославу и доложили князю Мстиславу: князь Ярослав возвращается в Переяславль с богатой данью взятой у рижан, и, хоть и серчает на непокорных новугородцев, рад заступничеству Мстислава Смоленского. Ярослав отправил с гонцами так же сундук, наполненный подарками для Мстислава и его родных: драгоценными мехами, тканями, выдубленной кожей, украшениями, золотыми и серебряными монетами, — в благодарность за сыновей. Богатые дары особенно умилили князя Смоленского.
— Хоть и суров он внешне, сколь долго его знаю, — сказал Мстислав, — но своих птенцов он любит. Не всякий князь так отблагодарит за сыновей! И, ежели Ярослав уже ждёт отпрысков, то немедля снаряжу их в путь да отправлю Переяславль под охраной!
Дав дюжину ратников, крепких и откормленных коней для всего отряда, да необходимого запасу в дорогу, смоленский князь простился с княжатами. Александру, полюбившемуся Мстиславу, перед самой дорогой князь подарил кривой кинжал украшенный самоцветами. Княжичи вновь отправились в путь. Впереди была дорога по Днепру и Волаге, покрывшихся крепким льдом, к родным владимиро-суздальским землям.
3. АНЧУТКИНА ЧАЩОБА
Лес, подступавший к узкой тропе темными отвесными стенами, блестел под лучами холодного зимнего солнца — голые ветви деревьев и неказистые пучки кустарников, торчащие из снега, были покрыты инеем. Снег трещал под копытами коней. Пар густой струей вырывался из лошадиных ноздрей и оседал на морду, отчего казалось, что конские морды кто-то посеребрил. Отряд двигался молча — было слишком холодно, чтобы говорить, и люди ограничивались лишь необходимыми словами, которые выкрикивали, приспуская теплую повязку с лица. Лютый мороз никому не давал спуску: ни крепким и закалённым воинам, ни княжичам, ни старику Даниле. Холод превращал верхние одежды в негнущиеся панцири, сковывающие движения, а нижние одеяния насквозь промокали от пота.
До родного Переяславля оставалось немного: день пути, так как они свернули с торговой дороги и шли для быстроты не вдоль речушек, а густым лесом — по крестьянской тропе, соединяющей лесные деревеньки с Переяславлем.
Впереди, вынырнув из поворота, появились черные избушки, усыпавшие несколько ближних холмов. В селении слышался лай собак, а над избушками в безветрие зависло облако пахнущего березой дыма, лениво поднимавшегося из печных труб. Зрелище это обрадовало путников. Этот день вскорости должен был склониться к вечеру, и нужно было задуматься о ночлеге.
Федор Данилыч кликнул какого-то мужика с заледеневшей бородой, тащившего на горбатой спине связку хворостины:
— Э-эй, мужик! Как место это зовётся?
— Нет у этого места имени! Живём мы здесь и никак не зовёмся, — ответил мужик, не упустив оглядеть ни княжьего кормильца, ни других ратников.
— А следующее селенье
