Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
а чуть позже Сергей Кузьминок, вышла кратковременной. «Машина» неизменно возвращалась к формату бит-группы и, в общем-то, в таком качестве выглядела наиболее востребованной народом. Ее репертуар, все еще исключительно авторскими усилиями Макаревича, подпитывался новыми разноплановыми хитами. Их с лихвой хватало, чтобы сделать, наконец, обстоятельную запись, скомпоновать сочный альбом. Кто-то должен был заняться организацией этого процесса и вообще административно-техническими вопросами коллектива.
И здесь до «Машины» добрался деловой и изобретательный, в определенном смысле, человек по имени Ованес Мелик-Пашаев. На первых порах он выбрал роль звукооператора группы, но вскоре ощутил себя директором коллектива в ранге «художественного руководителя». С Пашаева, собственно, и начался институт директоров «МВ». До его появления повседневные вопросы группы из разряда: когда играем, где, почем и на чем, как «литуем» тексты и прочее, «разруливал» лично Макар. И весьма этим тяготился.
«Началось с того, что Мелик-Пашаев позвонил нам и предложил поехать в какой-то стройотряд в поселке Каджером, возле Печоры, выступить там за большие деньги, – рассказывает Макаревич. – При этом сказал, что сам сыграет с нами на органе, как участник «МВ». Он очень хотел быть музыкантом, но играл крайне скверно.
Никакого стройотряда в Каджероме в помине не было. Там бичи работали в сезонном лесоповальном поселке. Заколачивали они прилично и гонорар могли выкатить неплохой. Мы согласились на предложение Пашаева и поехали. Загрузили в поезд наши инструменты, его орган «Регент-60» и на три дня рванули в жуткий комариный край в тайге. Нас встретили какие-то мужики, поселили в общаге. Один концерт прошел в сельском маленьком клубе, другой – фактически на лесной поляне. Забавное вышло приключение. Не знаю, сколько положил себе в карман после этой поездки Пашаев, но то, что мы получили, нас вполне устроило.
А потом Ванечка (Ованес Нерсесыч) с нами как-то так и остался, начал концерты организовывать. У каждой команды в ту пору имелся человек, который ставил аппарат. Ваник пообещал, что сейчас купит нам фирменные динамики, сделает колонки. Собственно, он этим и занялся. Аппарат же был как воздух необходим. Не на чем было работать. За свои старания он получал некую долю наших концертных гонораров, что меня очень устроило. Я терпеть не мог заниматься организацией концертов, но до сего момента мне приходилось это делать. Общаться с заказчиками, объявлять цену. Теперь это делал Ванечка.
Цена наша медленно, но верно росла, поскольку группа становилась все более известной. Наличие у «Машины» качественного аппарата тоже играло роль. Пашаев все время что-то покупал для нас из своих ресурсов. Потом он же и продавал это. И опять чего-то покупал. Он постоянно находился в состоянии фарцовки».
Пашаевская деловая ушлость сказалась и в том, что 1978-й стал годом первых целенаправленных рекорд-сессий «Машины». Их было несколько, разного качества. От той, что проводилась звукачом «МВ» того периода Игорем Кленовым (в соратниках у него значился Мелик-Пашаев) в красном уголке столичной автодормехбазы № 6, до фундаментальной записи в речевой студии ГИТИСа, где «Джорджем Мартином и Филом Спектором» для «Машины» стремился стать Александр Кутиков, поддерживаемый другим звукооператором «МВ» Наилем Короткиным. Кутиков, работавший в ГИТИСе, играл тогда в «Високосном лете», но его сотрудничеству с «МВ» это не мешало. «Мы с Макаром продолжали дружить и общались постоянно, – вспоминает Саша, – несмотря на то что играли в разных командах».
За неделю ночных бдений в гитисовской студии, ради которых Макар выпросил себе отгулы в организации «Гипротеатр», где был трудоустроен, «Машина» записала 24 композиции, сведенные советскими распространителями неофициальных звукозаписей конца 70-х в альбом «День рождения». Двадцать лет спустя повесть об этом творении стала фактически первой главой 400-страничной антологии «100 магнитоальбомов советского рока. 15 лет подпольной звукозаписи». А в 1992 году на собственном лэйбле Кутикова «Синтез рекордз» раритетная запись превратилась в официальную пластинку «Это было так давно».
Один концерт прошел в сельском маленьком клубе, другой – фактически на лесной поляне. Забавное вышло приключение.
Глава 8
Сход-развал
Зрели внутренние напряжения, и все мы чувствовали, что сделать тут ничего нельзя.
СТУДИЙНАЯ АКТИВНОСТЬ «МАШИНЫ» 1978-ГО ОКАЗАЛАСЬ, В СУЩНОСТИ, «ЛЕБЕДИНОЙ ПЕСНЕЙ» ТРИО: МАКАРЕВИЧ – КАВАГОЭ – МАРГУЛИС.
Далее группа стремительно покатилась к одному из самых драматичных эпизодов в своей судьбе, до конца объяснить который его участники и свидетели не сумели и десятилетия спустя. В автобиографической книге Макара «Все очень просто» ситуация описывается так: «Вообще в группе было нехорошо. Зрели внутренние напряжения, и все мы чувствовали, что сделать тут ничего нельзя. Может быть, мы сыграли вместе все хорошее, что могли, и нужна была какая-то ломка».
Последними потугами «Машины» как-то встряхнуть обстановку стало возвращение после пятилетнего перерыва в состав клавишника (со своим синтезатором в «Машину» подсел довольно случайный для нее «пассажир» Александр Воронов, который, ясное дело, быстро слез). И создание концептуальной, литературно-музыкальной, претенциозной и новаторской по тем временам концертной программы «Маленький принц». Тут «МВ» и потребовался Фагот в качестве чтеца. Но и он, конечно, не мог кардинально изменить атмосферу в распадавшемся коллективе.
«В конце 70-х мы тусовались в основном на улице Горького, – говорит Бутузов. – Там были две точки – одна слегка агрессивная – кафе «Московское», другая более интеллигентская – кафе «Космос». В «Московском» чаще случались драки, там, грубо говоря, собиралась шпана. А в «Космосе» народ просто сидел, трепался. И с Макаром мы часто там пересекались. Однажды я, пьяненький, подсел к нему и начал читать стихи Галича. Андрей навострил уши и, образно говоря, побледнел и посинел от услышанного. «Это твои?» – спросил. Очень хотелось ответить ему «да». Причем я такой финт неоднократно проделывал, когда требовалось какую-нибудь чувиху очаровать. Тогда встречались такие, которые велись «на Галича». Ну, и вращались мы все-таки в определенной среде. Где-нибудь в Коктебеле, на бережке, почитать Галича, обнявшись с девушкой, и заметить ей, что это плоды моих трудных душевных исканий – было очень романтично и эффективно… Макару я, конечно, сказал, чьи это стихи. Но читал я их, по правде говоря, охуенно. Галич и Маяковский – два поэта, чрезвычайно мне близкие. Погружаясь в их поэзию, я почти верил, что это написано мной.
И вот позднее – 3 февраля 1979-го (даже дату запомнил) – сижу дома, играю с дружком в шахматы. Вдруг звонит Макаревич: «Приезжай к нам на репетицию, ты можешь помочь». Чем помочь, понятия не имею. Может, думаю, нарисовать какую-нибудь декорацию? Но Макар
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
