Завизжала противно страхосовесть. Ну где же выпить-то?! Ну все, на этот раз точно уголовка! Я метался по квартире. Ух, как выпить-то охота! Ну где, ну где же, где же?! Долго ходил туда-сюда по этой «территории свободы», по этой, блять, трехкомнатной квартире. Выглядывал осторожно в окно. Козелок уехал. Мужичок приклеивал к разбитому стеклу кусок пленки. И тут взорвал тишину звонок! Чуть не выпрыгнуло сердце, потемнело в глазах. Пока я дрожал нутром, напуганным звонком, в дверь уже громко застучали. Трясясь всем телом и перебирая пальчиками, я подкрался к двери и прислушался. Волна неприятного откатила, я жадно хватал ртом воздух, потекли слезы, я рассмеялся – за дверью был брат!
– Открывай! Трахаетесь там, что ли?! – орал он, сопровождаемый хихиканьем Чинарика.
Баррикада уползла от двери практически сама. Стало легко. Вот он, рядом! Я взахлеб рассказал, обвинительно тыкая пальцами в проснувшегося Молля, о вчерашних приключениях.
– Ну а вы где были? Как в трезвяк попали? – поинтересовался я.
– У нас, Сид, все повеселей было! – ответил брат, и они, переглянувшись с Чином, загоготали.
Сев вчера вечером в метро, они моментально подрались с мужичьем. Получили и те и другие. Потом где-то на Сенной Чин напал на китайца, за него вступились «предатели русской нации», поэтому пришлось убегать. А уже у выхода на станции «Гостиный двор» за распитие остатков спирта их приняли менты. Немного для порядка помутузив в отделе, отправили в медвытрезвитель, где они до полуночи буянили, издеваясь над пропитыми неудачниками и призывая к восстанию. За это санитарами им было сделано физическое внушение. И били бы их всю ночь, если бы брат не предложил денег. Тогда, видимо, и был совершен тот звонок мне домой. После угрозы, что если к утру денег не будет, то им кранты, их оставили в покое. Недолгий, но крепкий сон, и вот оно, утро, заглянувшее солнцем в большие окна на потолке. Солнечные лучи трезвости заставили обитателей задуматься о всем плохом и помечтать о спасении жидкостями в разнокалиберных емкостях. А брату и Чину вид неба со свободно ползущими облаками навеял мысль о побеге. При помощи единственной не привинченной к полу кровати, поставленной на попа, и двух запуганных с ночи опоек, брат с Чином выдавили стекло. И вот он, воздух, наполнил свободой легкие, вытесняя смрад нехорошего заведения. Оказавшись на крыше одноэтажного серого здания, слезли по пожарной лестнице. Огляделись, погони не было, и оказалось, что медвытрезвитель этот находится при больнице, где лежит в ожоговом отделении Рома Крейзи. Вот ведь как случай помог, подтолкнул навестить больного друга. Через главный вход не пустили. Пришлось с наглыми лицами и самоуверенными улыбками просочиться через приемный покой. Рома, длинный, жилистый и бесстрашный панк, лежал под капельницей. Руки от кончиков пальцев до локтей были туго забинтованы, так же было укутано бинтами лицо. Он сильно обгорел при следующих обстоятельствах. Ехал он, уколешенный, в лифте с панком Гансом, который дышал из стеклянной банки бензином. То ли запах стал раздражать Рому, то ли еще что, но он уколешенным нутром зашипел на Ганса.
– Ты че тут вдыхаешь?! Выкини банку, сволочь! – рычал Крейзи, пытаясь выбить банку из грязных лап.
Ганс же не хотел расставаться с бензином и, насупившись, предупредил:
– Рома, я щас подожгу его, – и достал зажигалку.
Крейзи все-таки выбил банку, Ганс чиркнул зажигалкой. Вспыхнуло все пространство тесной кабины. Вот так вот и ехали они несколько этажей в горящем лифте. На первом этаже, выскочив из глупого рукотворного пекла, Ганс, потушившись о мокрую улицу, после ощутимого пинка Крейзи скрылся в подвале, где у него была припрятана еще одна банка бензина. Оттуда его в бессознательном состоянии и вытащили чуть позже милиционеры, наведенные возмущенными жителями, которым уже надоел грязный ублюдок, провонявший весь подъезд бензиновым смрадом. Сгоревший лифт стал последней каплей, переполнившей чашу обывательского терпения. Крейзи же, находясь в шоковом состоянии, еще долго шлялся по микрорайону, пугая прохожих дымящейся косухой и обгоревшей рожей. Для куража отщипывал зубами поджаренные пласты кожи с рук и рычал в испуганные лица. В конце концов его подобрали слегка удивленные милиционеры. В отделе шок прошел и отпустили таблетки. И Рому накрыла лавина боли. Орал он без остановки до приезда кареты скорой помощи. Ему повезло больше: в лифте он успел присесть и закрыть голову руками. Огненный удар пришелся на руки, лицо пострадало не сильно. У Ганса же, помимо рук, обгорел нос, сгорело пол-уха и обожгло носоглотку. Крейзи оказался сознательным и принял решение вылечиться. А Ганс, как только чуть-чуть начали работать кисти рук, ночью вылез через окно во двор больницы и слил из машины скорой помощи бензин. Вернувшись, пройдя на цыпочках мимо спящей на посту медсестры, нашел самое укромное место – ординаторскую. Закрывшись на щеколду, развалился в кресле, предназначенном для главврача. Так и отдыхал до утра, с удовольствием вдыхая ароматный бензин, чуть подзабытый за время недолгого лечения. Пришли врачи на работу, утренняя летучка, бодрый главврач. Что такое? Дверь закрыта изнутри, и запах бензина. Сестры забегали, чувствуя неладное, вызвали слесаря, взломали дверь. Ганс и обгоревшим ухом не повел, полностью окунувшись в чудный и прекрасный мир галлюцинаций. Главврача чуть инфаркт не хватил. Его мягкое кресло и стол зеркальной полировки были залиты, загажены бензином. Вышвырнули Ганса из больницы, даже халат провонявший не отняв.
И вот лежит Крейзи куклой забинтованной, лечится. А тут эти двое с похмельем своим веселым. Рома, только увидев их, почувствовал: не к добру.
– Пошли на хер! – заорал он из-под бинтов, выпучив, к счастью, не пострадавшие глаза.
Чин с братом не могли упустить случай поиздеваться над беспомощным под два метра детиной.
– Чин, смотри, Рома болеет, бедняжка! Давай его покормим! – оскалился брат.
– Бедненький! Ручками пошевелить не может! Ха-ха! – засмеялся, заикаясь и капая от удовольствия слюной, Чин.
И принялись запихивать в рот Роме всяческий мусор из карманов, сильно при этом веселясь. Бедный Рома мог только рычать и слать проклятья сквозь сжатые зубы. На шум заглянула медсестра. Хотела что-то сказать, но, встретившись взглядом с парой безумных глаз, решила позвать на помощь. Всем персоналом отделения их вытолкали на лестницу. Все это время брат с Чином не могли успокоиться от раздирающего их смеха. У лифта столкнулись с санитаром скучного вида в замызганном халате с чернильными буквами на груди «пищблок». Такие же буквы, но красной краской с подтеками были на двух ведрах с облупившейся эмалью. В ведрах дымилась тушеная квашеная капуста. Брат схватил за ручку одно ведро, Чин второе. Санитар испуганно заморгал,
