Нет, о нет, любые мысли были полностью изничтожены. Потому что я не могла думать совершенно ни о чем — мои мысли полностью вытеснили горячие, требовательные губы, властно владеющие моими губами. Руки, страстно скользящие по моему стройному телу. И язык, который, проскользнув в мой рот, яростно сражался с моим языком, начисто сводя меня с ума!
Но больше всего — возбуждение Дориана, которое я ощущала даже сквозь штаны, прижимаясь к его бедрам своими непристойно раздвинутыми ногами! Ох, проклятье… если бы… если бы я сейчас была в платье, юбку которого можно легко приподнять, а не в брючном костюме… То совсем не исключено, что мне бы прямо в эту минуту уже очень даже «было бы с чем сравнивать»! Потому что разум просто не способен был меня затормозить, хоть немного. Тело, полыхавшее от страсти, действовало само по себе, охотно отвечая на каждое его прикосновение. Ведь эти прикосновения…
Ох, черт! Они просто сводили с ума! Да как, как вообще можно ТАК реагировать на ласки мужчины, который настолько тебя бесит, стоит ему просто открыть рот, или хотя бы просто на тебя посмотреть? Бред, просто бред…
И я тонула в этом бреду, плененная его сладостным бесстыдством. Целовала. Прижималась всем телом. Запускала пальцы в черные волосы до плеч, растрепывая этот идеальный хвост, собранный на затылке! А еще смотрела в эти лихорадочно горящие глаза, ощущая себя так, словно тону в красном вине, погружаясь на самое дно его темной бутылки.
Когда пальцы Дориана принялись ловко расстегивать мой корсаж, я даже не подумала возразить, или хоть капельку возмутиться. Напротив — повинуясь пылавшему во мне пожару, лишь сильнее стонала, предвкушая его прикосновения к моему телу. И как только его пальцы, приподняв белую блузу, проникли под нее — едва не лишилась чувств от желания, которое было СЛИШКОМ сильным, чтобы все еще оставаться неудовлетворенным. В этот момент я — та, кто считала себя порядочной женщиной — уже просто физически ненавидела эти чертовы штаны, мешавшие мне окончательно пасть на дно…
А в следующий миг издала судорожный стон на грани всхлипа, когда рука Дориана, расстегнув пуговицу, проникла под них, легко касаясь моего белья… и отодвигая его!
Мне показалось, я сейчас задохнусь. Просто не удавалось затолкать воздух в легкие. Голова же и вовсе кружилась так, что мне казалось — я вот-вот потеряю сознание. И если бы его губы выпустили мои хоть на миг — кучер бы теперь, без сомнений, наверняка услышал мои стоны.
Это нарастало во мне. С каждой секундой, все сильнее и сильнее! Казалось, еще секунда, еще мгновение, и я просто взорвусь, разлетаясь на осколки…
…Как вдруг я, ощутив резкий скачок кареты, распахнула глаза!
Что?..
Сердце стучало, словно сумасшедшее. А напротив меня, в неровном свете газовой лампы, подвешенной к стенке кареты, сидел Дориан, не сводя с меня пронзительного взгляда своих глаз цвета красного вина.
Так значит, это все-таки был сон?
Меня било крупной дрожью, в голове словно пронесся смерч, а внизу живота…
Ох, черт! Ощущалось совершенно неуместное и безнадежно постыдное возбуждение! А рядом не было места, где я могла бы на этот раз принять холодную ванную, чтобы прийти в себя.
Но что хуже всего — губы Дориана Бладблека слегка растянулись в коварной ухмылке, от вида которой я инстинктивно сжала колени. Даже не зная, чего боюсь больше: того, что он так и продолжит молчать? Или того, что скажет сейчас хоть одно единственное слово?
Глава 7. Возвращенная жена
— Прошу, леди Бьянка уже ожидает вас, — сообщил лакей, когда после короткого формального разговора с лордом Эдергейлом мы покинули его кабинет.
Почтительно поклонившись, слуга повел нас по коридорам красивого фамильного особняка. Я же про себя гадала: не тот ли самый это лакей, от которого бывшая жена моего мужа родила своего ребенка? Да и вообще, не уволил ли его в принципе отец «опозоренной разводом женщины», когда узнал о его интрижке со своей дочерью? Об этом Томас Эдергейл в разговоре с нами умолчал.
Ну а из того, о чем он, все же, рассказал, мы узнали, что свою дочь после развода виконт, хоть и неохотно, но принял в свой дом и выдели ей содержание. Когда же она в результате родила (хоть и от лакея), тем самым доказав, что способна зачать, и не ее вина была в бездетном браке — порядком сменил гнев на милость. Виконт даже не слишком буянил из-за того, что та взяла себе любовником слугу. Как-никак, после позорного развода, еще и по такой причине, брак с кем-нибудь из знати ей все равно не светил. Беременность же стала доказательством того, что она в этой ситуации — чистая жертва, а граф Рейнер — абсолютный злодей. Так что…
Пускай ей теперь и не приходилось надеяться ни на замужество, ни на наследство, ни на титул для своего сына-бастарда. Однако отец, по крайней мере, выделил ей земли, обеспечивающие скромный годовой доход, и заказа постройку на этих землях небольшого особняка, в котором Бьянка и ее ребенок смогут жить. Что было особенно актуально, потому что с братом — единственным полноправным наследником, который указан в отцовском завещании — отношения у нее были, мягко говоря, натянутые. Поэтому все понимали: как только старый виконт отправится на тот свет, его сын выставит сестру за порог быстрее, чем гробовщик закопает отцовскую могилу. И раз уж Бьянка была в этой историей «жертвой, которой сломали жизнь браком не с тем мужчиной» — виконт делал все, чтоб эта жертва, вместе со своим ребенком, после его смерти не оказалась под ближайшим мостом.
Естественно, я — та, кто в итоге родила лорду Рейнеру законного наследника — была что для виконта, что (даже не сомневаюсь) для его дочери как бельмо на глазу. И они, конечно же, были молча уверены, что забеременела я от кого-нибудь другого. Но к счастью, хотя бы предположения свои не озвучивали.
Проведя нас к лакированной белой двери в отдаленной части дома, лакей, поклонившись, удалился. Мы же, обменявшись взглядами, вошли в просторную светлую комнату. Где сидя на софе и глядя на ребенка, игравшего на ковре своими игрушками, и сидела женщина, ради встречи с которой мы проделали такой путь.
И как ни странно, видеть меня эта женщина была не рада! Что моментально прочиталось на ее лице — лице все еще привлекательном, несмотря на то, какие переживания ей довелось пережить за свои тридцать семь лет.
Высокая, немного плотного телосложения, с длинными рыжеватыми волосами, собранными в нехитрую, но красивую прическу. И темно-зеленом платье, подчеркивающим все достоинства ее внешности.
— Если вы собираетесь выразить мне свои соболезнования в связи с кончиной бывшего супруга, можете оставить эти фразы при себе, — тут же заявила она, едва за нами закрылась дверь. — Браян прекратил называться моим мужем уже более четырех лет, так что все обязательства по трауру и всему прочему с меня давно официально сняты. Для меня он уже давно не являлся никем, кроме мужчины, сломавшим мою жизнь. Поэтому предлагаю перейти сразу к сути разговора, оставив формальности.
