Он увидел короля сидящим в кровати.
— Что, государь, вы больны? — спросил врач.
— Думаю, что да, дорогой Ламартиньер, — отвечал его величество.
— О-о! Вы немного взволнованы.
— О, очень взволнован.
— Чем?
— Не знаю.
— А я знаю, — прошептал хирург, — это страх.
— Пощупайте мой пульс, Ламартиньер.
— Я это и делаю.
— Ну?
— Что ж, государь, восемьдесят восемь ударов в минуту — это много для стариков.
— Для стариков, Ламартиньер?
— Несомненно.
— Мне только шестьдесят четыре года, а человек в шестьдесят четыре года еще не стар.
— Он уже и не молод.
— Ну, так что же вы предписываете?
— Прежде всего, что вы чувствуете?
— По-моему, мне немного душно.
— Нет; наоборот, вам холодно.
— Я, наверное, красен?
— Да полно, вы бледны… Один совет, государь.
— Какой?
— Постарайтесь снова уснуть: это будет очень мило с вашей стороны.
— Мне уже не хочется спать.
— Так что же означает это волнение?
— Ну, ты, разумеется, должен это знать, Ламартиньер, иначе не стоило труда становиться врачом.
— Может быть, вы видели дурной сон?
— Ну да.
— Сон! — вскричал Ламартиньер, воздевая руки к небу. — Сон!
— Конечно, — ответил король, — ведь бывают же сны.
— Что ж, так расскажите ваш сон, государь.
— Об этом нельзя рассказать, друг мой.
— Почему это? Обо всем можно рассказать.
— Духовнику — да.
— Тогда пошлите меня скорее за вашим духовником, а я пока унесу свой ланцет.
— Сон иногда бывает тайной.
— Да, и кроме того, он бывает иногда даже укором совести. Вы правы, государь, прощайте.
Доктор стал натягивать чулки и влезать в штаны.
— Ну, Ламартиньер, ну не сердитесь, друг мой. Так вот, мне снилось… мне снилось, что меня везут в Сен-Дени.
— И что экипаж прескверный… Ба! Когда вы будете совершать это путешествие, вы этого не заметите, государь.
— Как ты можешь шутить над подобными вещами? — сказал король, весь дрожа. — Нет, мне снилось, что меня везут в Сен-Дени, что я жив, хотя закутан в саван и лежу в обитом бархатом гробу.
— Вам было неудобно в этом гробу?
— Да, немного.
— Ипохондрия, черная меланхолия, тяжелое пищеварение.
— О, вчера я не ужинал.
— Значит, пустой кишечник.
— Ты так считаешь?
— Я размышляю. В котором часу вчера покинули вы госпожу графиню?
— Я ее уже два дня не видел.
— Вы на нее дуетесь? Черная меланхолия, вы сами видите.
— Да нет! Это она на меня дуется. Я пообещал ей кое-что и не дал.
— Так дайте ей скорее это кое-что и воспряньте духом от радости.
— Нет, я полон печали.
— О! У меня идея.
— Какая?
— Позавтракайте с господином де Шовеленом.
— Завтракать! — воскликнул король. — Это было хорошо в ту пору, когда у меня был аппетит.
— Послушайте! — воскликнул хирург, скрестив руки. — Вам не нужны больше ваши друзья, вам не нужна больше ваша любовница, вам не нужен больше ваш завтрак, и вы думаете, что я это потерплю? Так вот, государь, я вам заявляю, что, если вы измените своим привычкам, вы погибнете.
— Ламартиньер! Мой друг… заставляет меня зевать; моя любовница… меня усыпляет; мой завтрак… меня душит.
— Хорошо! Тогда, решительно, вы больны.
— Ах, Ламартиньер! — воскликнул король, — я так долго был счастлив!
— И вы на это жалуетесь? Вот таковы люди!
— Нет, я жалуюсь не на прошлое, конечно, а на настоящее: когда карета долго катится, она ломается.
И король вздохнул.
— Это правда, она ломается, — наставительно повторил хирург.
— Ломается так, что рессоры отказывают, — вздохнул король, — и я стремлюсь отдохнуть.
— Ну что ж, так спите! — воскликнул Ламартиньер, снова укладываясь в постель.
— Позвольте мне продолжить мою метафору, милый доктор.
— Неужели я ошибался и вы становитесь поэтом, государь? Еще одна скверная болезнь!
— Нет, напротив, ты знаешь, что я ненавижу поэтов. Чтобы доставить удовольствие госпоже де Помпадур, я сделал этого бродягу Вольтера дворянином; но с того дня, когда он позволил себе обратиться ко мне на «ты», называя меня Титом или Траяном — не помню, кем из них, — все это кончилось. Так вот, я хотел безо всякой поэзии сказать, что, по-моему, мне пора остановиться.
— Хотите знать мое мнение, государь?
— Да, друг мой.
— Так вот, вам пора не останавливаться, государь, а отпрягать лошадей.
— Это тяжело, — прошептал Людовик XV.
— Но это так, государь. Когда я говорю с королем, я называю его «ваше величество»; когда я осматриваю моего больного, я не говорю ему даже «сударь». Так что, государь, отпрягайте лошадей, и поскорее. А теперь, когда мы обо всем условились, у нас остается еще полтора часа на сон, государь. Так поспим.
И хирург снова нырнул под одеяло, где пять минут спустя захрапел так по-мужицки, что своды голубого покоя скрежетали от негодования.
V. УТРЕННИЙ ВЫХОД КОРОЛЯ
Король, предоставленный сам себе, даже не пытался прервать упрямого доктора, чей сон, правильный, как часы, длился столько, сколько тот и сказал.
Пробило половину седьмого, когда вошел камердинер. Ламартиньер поднялся и, пока уносили его кровать, прошел в соседний кабинет.
Там он написал распоряжения младшим врачам и исчез.
Король приказал впустить сначала своих слуг, затем знатных вельмож, имеющих право присутствовать при его утреннем выходе.
Он ответил на их приветствия молчаливым поклоном, затем предоставил свои ноги камердинерам; они натянули на них чулки, прикрепили подвязки и облачили короля в утренний халат.
Затем он преклонил колени на молитвенную скамеечку, несколько раз вздохнув среди всеобщего молчания.
Все преклонили колени вслед за королем и молились, как и он, весьма рассеянно.
