«Помоги мне они пришли за мной».
Кто бы они ни были — они пришли.
VIII
Кельн, 1420 г.
— Ну, все устраивает?
Я сидел за рабочим столом и пытался сосредоточиться на лежащем передо мной листе бумаги. Я хотел произвести впечатление на нового хозяина моим усердием, но все, что окружало меня здесь, отвлекало внимание. Впечатление было такое, будто все мечты, порожденные моим воображением, воплотились в этой комнате. На гвоздях в стене висели бесчисленные инструменты: резцы и шлифовальные устройства, скребки и чеканы. И еще много всякого — я даже названий всех этих штук не знал, но с удовольствием выучил бы. Целая доска была отдана всевозможным молоткам, размерами от здоровенной киянки до миниатюрных ювелирных молоточков. Стеллаж на противоположной стене был заполнен целым набором сокровищ: стеклянные и серебряные бусины на длинных тесемках, кристаллы хрусталя и кусочки свинца, склянки с сурьмой и ртутью для добавления к золоту, розовый коралл, разветвляющийся, как рога оленя, длинные железные пальцы со множеством колец. В зарешеченном шкафу у окна — золотые кубки и блюда в ожидании покупателей. Даже щербины на столе у моего локтя, казалось, говорили о чудесах. На улице, по другую сторону площади, вокруг незаконченного собора поднимались леса и крепи.
Конрад Шмидт, ювелирный мастер, а теперь еще и мой хозяин, вздохнул, возвращая меня с небес на землю.
— Я беру на себя обязательство в течение семи лет обучать тебя искусству, мастерству и тайнам ювелирного дела. Ты будешь жить под моей крышей, есть с моей семьей и делать любую работу, какую я тебе поручу в соответствии с законами нашей гильдии. Я не буду требовать ничего такого, что ущемляло бы твое достоинство ученика. Ты будешь носить воду для закалки металла, но не для питья, ты будешь доставать дерево для кузни, но не для печки моей жены. За это ты заплатишь мне десять гульденов сейчас и еще по десять гульденов каждые три месяца за стол и крышу над головой. Ты будешь себя вести, как подобает члену этой благородной гильдии. Ты не станешь раскрывать секреты нашего искусства кому бы то ни было. Ты не будешь красть ни из моей лавки, ни у моей семьи. Ты умеришь свои аппетиты и не обесчестишь своим поведением мою семью. Ты не совершишь никакого безнравственного или гнусного поступка под моей крышей. Ты не оскорбишь мою семью. Тебя это устраивает?
Я схватил тростниковое перышко из чернильницы и крупно нацарапал подпись в конце листа. Горя желанием произвести на хозяина впечатление ученостью, я подписался по-латински. Johannes de Maguntia — Иоганн из Майнца. Хенхен Генсфлейш, мальчик, которым я был, исчез, оставленный на пристани Майнца шестью днями ранее.
Конрад Шмидт был не из восторженных людей. Он взял бумагу, посыпал впитывающим влагу песком и оставил сохнуть.
Я воспользовался этим мгновением, чтобы получше разглядеть человека, от которого теперь зависело мое будущее. Ему было лет пятьдесят. Глаза темные и глубокие, щеки впали от возраста. На нем была бордовая рубаха, а поверх нее длиннополый жилет, отороченный мехом; на пальце левой руки здоровенное кольцо — дорогое, но не безвкусное. Из-под бархатной шапочки выбивались седые кудри, в каждой его черте, казалось, сквозила умеренность и рассудительность. Когда он улыбался, что случалось редко, то казался лишь печальнее.
А что же он получит взамен? Я посмотрел на свое отражение в серебряном зеркале на стене за его плечом. Безусловно, я был идеальным молодым учеником. На мне была свежая белая рубашка, которую я купил в Майнце и не надевал целую неделю, пока баржа шла вниз по реке. Мои волосы под матерчатой шапочкой были причесаны и подстрижены, кожу я отскреб от грязи в бане, щеки были свежевыбриты. Все мои вещи уместились в мешке, лежащем у ног. С того момента, как я сошел на пристань в Кельне и увидел на холме собор, напоминающий стеклянный клинок, я чувствовал себя свободным — вне пределов досягаемости отца и вырвавшимся из удушающей атмосферы собственной семьи. Я знал, что здесь найду свое место под солнцем.
Шмидт подметил мой взгляд, но ничего не сказал.
— Идем, я покажу тебе остальной дом.
Я взял мешок и последовал за ним. Дверь в задней части помещения вела в небольшой двор, где находились туалет, кладовка, дровник и большой горн у задней стены. У горна стоял человек в кожаном переднике, раздувавший мехи. Услышав наше приближение, он повернулся.
— Это Герхард, — сказал Шмидт. — Он закончил ученичество прошлым летом. Теперь работает здесь подмастерьем.
Герхард мне сразу не понравился. Его руки казались слишком большими, чтобы создать какие-либо изысканные вещицы в ювелирной мастерской. Лицо у него было красное и лоснящееся, потное от жара, под узкими глазами набрякли мешки. Он напомнил мне отца, хотя и был старше меня не больше чем лет на пять. Он кивнул мне, прокряхтев что-то, потом отвернулся и продолжил свои занятия.
— Пока я занят в лавке, руководить тобой будет Герхард.
Мое настроение несколько упало. Конрад Шмидт обладал всеми качествами, какие я хотел видеть в хозяине и учителе: серьезный, властный человек, которому легко подчиняться. А вот Герхард, это сразу стало мне понятно, — неотесанный мужлан, который ничему не сможет меня научить. Я с мрачным выражением на лице последовал за Шмидтом вверх по деревянной лестнице, ведущей снаружи дома на второй этаж.
— Здесь живем мы с женой.
Этаж делился на две комнаты — гостиная и спальня. Каменные стены были задрапированы зелеными портьерами, а по углам комнаты стояли три темных сундука. На одном из них — на том, что рядом с люлькой, — в расшнурованном платье сидела светловолосая женщина, кормившая ребенка.
— Моя жена, — мрачно проговорил Шмидт.
Перед тем как он вытащил меня назад на лестницу, я успел увидеть на ее лице предназначавшуюся мне дружескую улыбку. Она, видимо, возрастом была ближе ко мне, чем к мужу, и время пощадило ее фигуру. Теперь я понял, почему Шмидт напирал на мою нравственность.
— А другие дети у вас есть? — спросил я, когда мы поднимались в чердачное помещение.
Мы уже находились довольно высоко: крыши, трубы и шпили окружали нас со всех сторон. А Герхард во дворе отсюда даже казался маленьким.
— У меня есть дочь, которая сейчас в ученичестве у ткача, и сын. С ним ты скоро познакомишься. Гильдия только-только одобрила его регистрацию в качестве моего ученика. Вы с ним будете жить в одной комнате.
Мы добрались до площадки на самом верху и вошли в чердачное помещение. Слуховое окошко пропускало внутрь холодный осенний свет. В комнате почти ничего не было — только лампа, сундук и кровать.
— Здесь вы с Петером будете спать.
Я подошел к окну и выглянул. Напротив поднимался недостроенный собор; доведена до конца была лишь часовня с иглообразным шпилем. От собора широким полумесяцем расходился город, повторяя излучину реки, которая, извиваясь, уходила на юг — назад в Майнц. Этот вид приободрил меня. Может быть, учение у Герхарда не будет таким уж тяжелым испытанием.
