сейчас лучше об этом не думать».
Луиза ещё не закончила свою тираду:
– Меня волнует только одно: вы каждый раз вот так будете прогонять людей, которые придут сюда, чтобы зажечь свечи и выразить соболезнования? Как именно вы собираетесь их всех остановить? – Луиза окинула меня презрительным взглядом и проследовала на другую сторону улицы, туда, где её ждал Леопольд. – А если кто-то захочет почтить его память игрой на гобое? Вы будете дежурить здесь до утра в своих симпатичных пижамах?
Они действительно были настроены продолжать это безобразие, как только мы уйдём. Я снова разозлилась.
Юли встала рядом со мной:
– Даже не надейся, Луиза! Кроме вас до такого идиотизма никто не додумается.
– Вы оба будете сидеть дома до самого утра, – добавила я, произнося слова как можно отчётливее. От ярости мой голос звучал глубоко и угрожающе. Если бы он не принадлежал мне, услышав его, я бы испугалась. – Потому что, если вы только посмеете снова выйти на улицу, клянусь, я разломаю гобой Леопольда на две части и огрею этими обломками каждого из вас. Это вам понятно, трубящие ангелочки?
Последнее предложение Леопольд с Луизой уже не слышали, входная дверь за ними захлопнулась.
– Ничего себе! – Юли вытаращила глаза сначала на дверь, а потом на меня. – Ты кто такая, бесцеремонная грубиянка, и куда ты дела мою нежную, робкую Матильду?
– Не волнуйся, она вернётся, как только её папа начнёт отчитывать нас за ужасное поведение.
Я повернулась к дому фон Аренсбургов, чувствуя, что миссия выполнена. На заборе сидела кошка и спокойно вылизывала рыжую шёрстку. За исключением нескольких потёков воска, от идиотской затеи Луизы и Леопольда не осталось и следа. Вот теперь родители Квинна могут спокойно возвращаться домой.
– А этот бессовестный Квинн должен выжить во что бы то ни стало, – громко добавила я.
» 3 «
Квинн
Аппараты, к которым меня подключили, гудели, трещали и пищали днём и ночью без перерыва. Из коридора долетали звуки других приборов из соседних палат, врачи и медсёстры суетились, разговаривали друг с другом, беспрестанно звонил телефон. Если мне иногда удавалось заснуть, тут же вокруг моей руки сжималась манжета тонометра – каждые полчаса мне измеряли давление. Монитор с показателями я не видел, а лишь слышал постоянный писк и гул, мечтая встать с кровати и вышвырнуть ненавистный тонометр из окна. Но даже такое простое действие сейчас находилось за гранью моих возможностей, поэтому мне оставалось только фантазировать на эту тему.
– Ты не спишь? Это отлично. Так ненавижу слепить пациентов во сне.
Дежурившая сегодня медсестра мне очень нравилась. Она была молодой, симпатичной и всегда разговаривала со мной так, будто я был её младшим братом.
Её звали Майя. На руке у неё пряталась пёстрая татуировка, которая приводила меня в восторг, – это была ящерица, похожая на дракона, которая обвивала руку от запястья до самого локтя.
– Ясное дело, не сплю. Не представляю, как можно уснуть в таком шуме.
Я до сих пор не мог привыкнуть к своему новому голосу, казалось, будто он принадлежит кому-то другому. Я говорил тихо, задыхаясь, но по сравнению с последними днями гораздо более уверенно, и мне больше не приходилось отчаянно набирать воздух в лёгкие после каждого слова.
– Хватит ныть! Это тебе не санаторий, а реанимация. Кстати, аппарат искусственного дыхания, от которого тебя отключили совсем недавно, гудел гораздо громче. – Майя направила мне в глаза луч фонарика. – Отличный зрачковый рефлекс, – радостно прокомментировала она и вставила мне в ухо термометр.
Я промолчал, решил не напоминать ей, что тогда пиканье приборов мне вовсе не мешало, потому что я находился в коме.
– Кислородное насыщение замечательное, и с тех пор, как упала температура, пульс тоже не так прыгает. Тридцать шесть и восемь, кто бы мог подумать! – Майя не скрывала радости. – Просто невероятно, такой прогресс всего за несколько дней. Я слышала, что сегодня тебя уже пересаживали на стул, это же замечательно.
«Да, просто прекрасно».
– Я продержался две минуты, а потом закружилась голова, и меня стошнило. («Ох, снова я жалуюсь».) Я думал, что передо мной два физиотерапевта, что они близнецы, а выяснилось, что это один и тот же человек, который двоился у меня в глазах, – поспешно добавил я.
Майя рассмеялась:
– И чувство юмора вернулось.
Мне было приятно, что я её рассмешил. Но на самом деле ничего смешного в этой ситуации не было. Галлюцинации пугали меня больше, чем все остальные последствия аварии. Боковым зрением я теперь улавливал странные вещи, которых не могло существовать. Например, эти лица, которые словно с интересом наблюдали за мной из-за оконной рамы. Из окна не должно быть видно ничего, кроме высоких деревьев и кусочка неба. Вот и сейчас, когда Майя коснулась моей руки, сознание услужливо подкинуло мне очередную оптическую иллюзию: ящерица-татуировка на коже Майи еле заметно двигалась, как будто дышала. Я зажмурился, но это не помогло. Когда я перевёл взгляд на татуировку, она по-прежнему казалась трёхмерной и такой настоящей, будто каждую секунду ящерица была готова перепрыгнуть с руки Майи на мою. Каждая чешуйка отливала другим оттенком, а жёлтый глаз со скошенным зрачком смотрел мне прямо в лицо. Недоставало только того, чтобы ящерица мне подмигнула. Через несколько секунд я глубоко вздохнул и закрыл глаза.
– Я знаю, что тебе сейчас тяжело, – нежно сказала Майя.
Она оставила меня в покое и стала колдовать над трубками, с помощью которых в меня вливали инфузии и антибиотики. Завтра наконец-то эти трубки обещали отсоединить.
– Я поспорила, что ты выйдешь отсюда живым, Квинн. И вот, только посмотри на себя, это же маленькое чудо. Всего неделю назад ты дышал с помощью приборов, получал еду через аппараты, а последний дренаж сняли всего два дня назад.
Я потянулся к голове, чтобы нащупать дырку, которую в ней оставила трубка, и провёл пальцами по прорастающим вокруг пластыря волосам.
«Это тоже новый навык – всего два дня назад я даже не мог поднять руку».
– Если ты продолжишь выздоравливать в таком темпе, на следующей неделе мы уже сможем перевести тебя в реабилитационное отделение. – Майя что-то напечатала на компьютере. – Там ты снова научишься ходить и всему остальному. Придётся ещё немного потерпеть. Ну, то есть много потерпеть.
Да, так говорили все: врачи, мои родители, физиотерапевты и даже Лассе, который пришёл ко мне в больницу уже на следующий день. Правила посещения здесь были очень строгими. Навещать больных разрешалось только вечером с четырёх до шести, но сначала
