мере, известная часть их были выведены от общего дикого предка?
Для примера Дарвин специально останавливается на рассмотрении пород домашних голубей, которых он сам разводил именно с целью исследования этого вопроса. Хорошо известны резкие различия между обыкновенным сизым голубем и такими породами домашних голубей, как короткоклювые и обыкновенные турманы, английские карьеры (гончие), дутыши, трубачи, пересмешники, опахальчатохвостые или трубастые и десятки других. Всесторонний анализ анатомических, биологических и исторических данных о голубях приводит Дарвина к выводу: «Как ни велики различия между породами голубей, я вполне убежден в правильности общепринятого среди натуралистов мнения, что все они происходят от [дикого] скалистого голубя…»[8]. Если же мы допустим, что каждая из пород домашних голубей (это относится и ко всем другим видам домашних животных и культурных растений) имела своего особого дикого предка, то необходимо было бы прийти к выводу, что существовало некогда несколько различных видов диких голубей и что человек мог заставить их «свободно размножаться в условиях одомашнения… что эти предполагаемые виды остались совершенно неизвестными в диком состоянии и нигде к этому состоянию не вернулись»[9]. Но это, разумеется, совершенно невероятно, так же как невероятно, что «существовало, по крайней мере, до двадцати [диких] видов рогатого скота, столько же видов овец, несколько видов козы в одной только Европе…»[10]. Можно ли, спрашивает далее Дарвин, допустить, чтобы «животные, близко схожие с итальянской борзой, ищейкой, бульдогом, моськой, бленгеймским спаньелем и т. д., — столь непохожими на всех диких Canidae [представителей семейства собак],— существовали когда-либо в естественном состоянии?»[11].
Но если все эти породы, образно говоря, созданы руками человека, то при помощи каких средств он мог достигнуть этого? Нередко полагали, говорит Дарвин, что это было осуществлено при помощи скрещивания, но этим методом можно получить только формы, промежуточные между исходными родителями, а где же в природе можно встретить такие крайние формы, как перечисленные выше породы собак или голубей? Дарвин соглашается с тем, что известная часть пород, и притом часть, наименее уклоняющаяся от исходных диких форм, могла возникнуть под непосредственным действием условий окружаю щей среды, под действием упражнения и неупражнения или в результате скрещивания и ряда других факторов, но, говорит он, «было бы слишком смело пытаться объяснять этими факторами различия между ломовой и скаковой лошадью, между борзою и ищейкой, карьером и турманом»[12].
Бросающейся в глаза особенностью домашних животных и культурных растений является наличие у них различных замечательных приспособлений, которые, правда, полезны не для самого животного или растения, а для человека, отвечая его потребностям или вкусам. Возможно, говорит Дарвин, что Некоторые из этих полезных для человека приспособлений и могли возникнуть путем внезапных изменений, скачкообразно, но думать, что все многочисленные, необычайно разнообразные и полезные для человека в самых различных направлениях особенности животных и растений могли возникнуть сразу столь «совершенными и полезными, какими мы видим их теперь», невозможно, это было бы равносильно вере в чудо. Одна только изменчивость сама по себе не могла бы создать столь целесообразные приспособления. Они созданы человеком единственно возможным путем — путем накопления наследственных изменений при помощи отбора. Человек, отбирая на племя особей с желательной для него особенностью, — пусть она первоначально будет даже слабо выражена, — накопляет, усиливает в ряде поколений эту особенность, доводя ее иногда до гипертрофированных размеров. Именно так, например, могли быть выведены «вечнонесущиеся куры, которые не хотят быть наседками», свиньи, еле волочащие ноги под тяжестью жира, скаковые лошади и тяжеловозы и. т. д. и т. п.
Указывая на то, что принцип отбора становится в руках животноводов и растениеводов «волшебным жезлом», при помощи которого они вызывают к жизни какие угодно формы, скрещивая особей с желательными для них особенностями и беспощадно уничтожая нежелательные, «неудачные», с их точки зрения, формы, Дарвин отмечает одну чрезвычайно важную особенность отбора. «Если бы, — говорит он, — отбор заключался только в отделении резко выраженной разновидности и разведении ее, то принцип этот был бы до того очевиден, что едва ли заслуживал бы внимания. Гораздо важнее то, что при помощи отбора удается накапливать «в одном направлении у следующих друг за другом поколений различия, совершенно незаметные для непривычного глаза»[13], т. е., иными словами, буквально создавать, творить новые формы, руководить их изменением в желательном, определенном направлении.
Таким образом, «на основании изложенного воззрения на важность роли, которую играл производимый человеком отбор, становится вполне ясным, почему наши домашние породы в своем строении и привычках приспособлены к потребностям и Прихоти человека»[14]. Забегая вперед, Дарвин тут же подготовляет читателя к проведению параллели между происхождением домашних пород и диких видов. Натуралисты обычно глумятся над идеей, что «естественные виды — только прямые потомки других видов». Между тем они вполне принимают происхождение домашних пород от общих предков, хотя знают гораздо меньше, чем животноводы, о законах наследственности и так же мало, как животноводы, «относительно связующих звеньев в длинном ряде предков [наших домашних пород]…»[15].
От домашних животных и культурных растений Дарвин обращается к рассмотрению явлений изменчивости в естественных условиях. Индивидуальная изменчивость свойственна естественным видам, диким животным и растениям, точно так же, как и домашним породам. Любой признак может изменяться у них в самых различных направлениях, и в том случае, если эти измененные признаки передаются от одного поколения другому по наследству, они могут накапливаться, что в конечном счете должно вести к коренному изменению вида в определенном направлении. В условиях культуры, одомашнения это направление избирается человеком, который руководствуется своими хозяйственными или какими-либо иными интересами. Задача, вставшая перед Дарвином, заключалась, следовательно, в том, чтобы отыскать в природе ту материальную, естественную силу, которая может в отношении диких животных и растений играть роль, аналогичную отбирающей роли разумного, планирующего человека в отношении домашних пород. И гениальность Дарвина заключается в том, что он эту силу нашел.
Естествоиспытателям издавна было известно наличие в живой природе явления борьбы за существование. Древние натуралисты описывали только самые грубые формы ее, когда, как, например, в случае нападения хищника на сбою жертву, мы имеем дело с борьбой в буквальном смысле слова. Ко времени Дарвина были уже известны и описаны самые разнообразные формы борьбы за существование, сам же Дарвин пользовался этим термином в очень широком, «метафорическом», как он говорил, смысле, т. е. включал в это понятие самые разнообразные явления взаимоотношений и взаимосвязей между организмами, а также между организмами и окружающей их неживой средой. Борьба в прямом смысле слова в подавляющем большинстве случаев «борьбы за существование» вообще отсутствует. Дело скорее сводится
