Семейные устои — святы, а Божественные законы — непреложны. Для царей Льва III и Константина V — это безусловная истина. Поэтому виновные в кровосмешении подлежали казни мечом (глава 33 титула XVII). Мужеложство каралось мечом (глава 38), а скотоложство — отсечением носа (глава 39). Двоеженец наказывался плетьми и должен был вернуться к первой жене (глава 35). Особо в «Эклоге» отмечены наказания для колдунов и знахарей, которые подлежали казни мечом (глава 43), а также манихеи и монтанисты (глава 52), подпадавшие под этот же вид уголовной ответственности.
Это был грандиозный законодательный сборник, добавивший Исаврам славу правоведов к ранее заслуженному ореолу полководцев. И хотя впоследствии императоры-иконопочитатели торжественно обещали забыть «еретическую скверну Исаврийской династии» и ее деяния, «Эклога» пережила свой век, привилась в византийском праве и позднее вошла в состав судебных книг Русской Православной Церкви. В частности, она вошла в состав печатной русской Кормчей книги, где фигурировала под заглавием: «Леона, царя премудрого, и Константина верной царю главизны».
Помимо «Эклоги», «невежественный» император Лев III Исавр издал краткий «Воинский устав», «Земледельческий закон» и «Морской закон». Как отмечают правоведы, в «Земледельческом законе» нет совершенно никакого упоминания о колонате, то есть о крепостных крестьянах, которые преобладали в Римской империи. Вместо них появляется личная крестьянская собственность и общинное землевладение. По мнению исследователей, списки «Земледельческого закона» позднее были включены в сборники древнего русского законодательства и играли заметную роль в деле культурного обмена между Византией и славянами. В частности, на основе «Закона» был создан «Устав о земских делах» Ярослава Великого[54].
Не менее интересен «Морской закон», которым введены целые правовые институты, например, страхование грузов, и установлены правила их перевозки[55].
Своими законодательными актами император Лев III внес существенные изменения в систему государственного управления. Он разукрупнил фемы, что нужно признать очень удачным решением, и переложил многие повинности с муниципального управления на государственный аппарат. В частности, сообразуясь с условиями военного времени, он переложил на государство обязанность строительства и восстановления городских укреплений. Взамен были увеличены налоговые повинности — вынужденная мера, не везде встретившая поддержку. Но в целом деятельность императора привела к формированию крепкого и дееспособного государственного аппарата и упрочению законности и правопорядка в стране[56].
Так, в считаные годы, при невероятном напряжении всех сил и ресурсов, Лев III обеспечил Византийскому государству, себе и новой династии твердое положение, которое не смогли ослабить даже иконоборческий кризис и разрыв отношений с Римом.
Глава 3. Иконоборчество. Папа против императора
Переходя к описанию церковной политики императора Льва III, известного как родоначальника иконоборчества, следует сделать несколько общих замечаний. Нет никакого сомнения в том, что Лев III был настоящим христианским императором, для которого интересы Церкви значили не менее чем интересы государства[57]. А потому в своем стремлении обеспечить Церкви монопольно-доминирующие духовные позиции он был, как всегда, последователен, целеустремлен и нередко суров. Отдавая себе отчет в том, что целостность и благосостояние Римского государства напрямую зависят от степени народного благочестия, он предпринимал все меры для того, чтобы устранить те или иные еретические явления и языческие пережитки. В тех условиях, когда Церковь считалась органично неотделимой от Римской империи, и наоборот, иного и быть не могло. И совершенно справедливо некогда высказанное суждение, что иконоборчество, как часть церковной политики Льва III Исавра, нельзя рассматривать изолированно от внешних и внутренних особенностей существования Византии в тот исторический период.
«Часто иконоборческих императоров судят сурово, не отдавая себе отчета в том, что их религиозная политика была лишь частью предпринятого ими дела восстановления Империи и что их деятельность не исчерпывалась страстной и жестокой борьбой с иконопочитанием», — писал один историк; и он совершенно прав[58]. Что же касается крайне негативных оценок деятельности Льва Исавра и других иконоборцев в древних рукописях, то, изучая первоисточники, нужно делать существенную поправку. Ересь иконоборчества, в отличие от прежних времен, открыла Церкви много мучеников, гонимых по приказам царей. Пролитая императорами-иконоборцами кровь является главной причиной, по которой современники вообще оказались не в состоянии объективно оценить политическую деятельность этих василевсов, и изображали их исключительно в мрачных тонах[59].
Практика иконописного изображения христианских святых возникла в Церкви очень рано, и, как ни странно, родилась из дворцовой живописи. Она стала классической моделью для изображения Христа, сидящего на престоле, как властителя Вселенной, окруженного ангелами и святыми. Как император вручал своим чиновникам грамоты с указанием их полномочий, так и Христос передавал апостолу Петру Новый Закон. Из дворцовых изображений ранние иконографисты переняли традицию изображать непроницаемые выражения лиц и неподвижные фигуры. Это считалось существеннейшим признаком императора и его придворных, поскольку они вознесены над человеческими слабостями и пользуются особым небесным покровительством. Вскоре мучеников стали изображать в придворных одеяниях, а Христос восседал во главе апостолов, как император — во главе сената.
В VI–VII вв. стиль натуралистического эллинизма и месопотамской манеры изображения святых в полный рост и лицом к зрителю окончательно укрепился в Византии. И он начал применяться не только в храмовом убранстве, но и при написании переносных икон, которые хранились в частных домах. Эти изображения стали почитать, воскуряя перед ними ладан и возжигая свечи. Впрочем, как мы увидим ниже, эта практика почитания имела и серьезнейшие языческие атавизмы, на которые не могли не обратить внимания византийские интеллектуалы[60].
Следует отметить, что иконоборчество, как явление, появилось отнюдь не в VIII веке, а гораздо раньше[61]. Причина его появления до сих пор вызывает длительные дискуссии. Были, конечно, объективные обстоятельства, которые требовали решительных мер. Так, например, просвещенные современники нередко являлись свидетелями грубых сцен неблагочестивого поклонения иконам, даже их обожествления со стороны рядовых христиан. Сохранились сведения, что нередко иконам приписывались магические, таинственные свойства, краску с них соскабливали и употребляли вместе со Святыми Дарами, и тому подобное. Как следствие, далеко не везде и не всегда почитание святых икон признавалось благочестивым и правильным.
