К. сидела отдельно, потому что спала 20 часов в сутки. Она не вылезала из пижамы, называя такой стиль «я себя знаю». Во время фильма она быстро отрубалась. Вернуть ее к сознанию могла интересная фраза – из уст актеров или наших. Она моментально подключалась к разговору и минут 5-10 бурно комментировала все, что происходило на экране, а потом отрубалась снова.
У меня тогда были проблемы с концентрацией внимания. Я не могла даже минуту усидеть, смотря в экран. Я постоянно бегала, перекладывала вещи, мыла руки, полоскала капу, рисовала хной, ставила чашку на раковину или пол и снова брала ее. Сейчас в какой-то степени это все еще есть.
А. смотрела спокойно. Ей не мешала ни моя беготня, ни обрывочное присутствие К. Однажды на какой-то части «Пиратов Карибского моря» А. заснула, а проснувшись, спросила: «А что он ему сказал сейчас?»
Я резко вспотела: «Это было десять секунд назад, но я уже не помню».
К. поднялась с кровати: «А какой был вопрос?»
А.: «А, точно, я вспомнила».
Как-то так мы и смотрели фильмы.
#запискиюногопациента
Добрый день,
Я нахожусь тут уже месяц. Странно, я поняла это только сейчас, в середине дня. Кажется, я хотела подготовить какой-то особенный пост, но я забываю все, словно каждый день встаю новым человеком. Одно могу сказать точно: мне лучше, чем было до госпитализации.
* * *
Теперь я быстро засыпаю без транквилизаторов, мои зубы не стучат друг о друга, а губы редко дрожат. Последние три дня мне не снились кошмары, и это новый рекорд. Чувство, что я высыпаюсь, пока остается далекой иллюзией, гнаться за которой нет сил. Моя ординаторка радуется, когда мне удается поспать 11 часов, и кивает, поджимая губы, если это мое обычное «спала 9 часов, часто просыпалась, кошмары, чувства отдыха нет».
Я легко просыпаюсь от шороха, с которым медсестра двигает двухлитровую бутылку воды, которой мы подпираем дверь (иначе она распахивается), и ложусь на спину, выпуская из рук подушку, с которой сплю в обнимку. Освобождаю правую руку и обязательно говорю: «Доброе утро». А когда измерят давление, говорю: «Спасибо большое».
После этого есть шанс поспать еще час-два. Я, конечно, стараюсь вставать пораньше, чтобы привести себя в порядок и людям было бы приятнее на меня смотреть, но, когда тревогу глушат хорошо, я просыпаюсь как сегодня – от голоса медсестры, зовущей на завтрак в 9.30. Я медленно поднимаюсь и пытаюсь прощупать свое настроение, пока умываю лицо и полощу рот. С белоснежного вафельного полотенца каждый раз сыпятся нитки.
Моя душа болит, а внутри комканный узел слез. В груди скребет желание сделать что-то с собой, но я понимаю, что все нормально – это самый большой перерыв между таблетками. Иду в столовую в пижаме, там новая буфетчица. Она просит прощения у нас за то, что пока не наловчилась делать все быстро. Несколько голосов отвечают ей: «Не переживайте», «Нам некуда спешить».
Подходит моя очередь, и я говорю: «Доброе утро». Мне дают овсяную кашу, творожную запеканку и кусок хлеба с маслом. Я говорю: «Спасибо большое».
Еда безвкусная, но я знаю, что это один симптомов болезни. Я смотрю только в тарелку, нет никаких сил на общение. Почему-то только сейчас заметила, что у тарелок красивые каемочки. Размазываю ложкой масло по хлебу, пытаюсь есть вместе с кашей, но от жизни тошнит так, что я отношу почти в первозданном виде тарелки и иду сразу за таблетками.
Там милая медсестра, которой я почему-то нравлюсь. Я говорю: «Доброе утро. Снегова». А потом, заметив перемены в ее облике, добавляю: «Вы такая красивая сегодня». Она улыбается, открывая ячейку с таблетками: «Держи, Лерочка». Я сыплю горсть в рот и запиваю. Говорю: «Спасибо большое».
На какое-то время мне лучше, но я чувствую малейшие изменения: как опять дергаются конечности, как слух становится особенно острым, зрение чуть падает, как попытки сконцентрироваться приводят к головным болям. Я чувствую, как старые раны прорываются наружу гноем – на моих глазах слезы, и мне страшно и плохо от собственных мыслей. Вчера и позавчера мне в подобном состоянии кололи транквилизаторы, от которых я даже не засыпала – так высока была тревога. Надеюсь, врачи добавили пометку о том, чтобы мне разрешили укольчик по желанию.
Я люблю выходные здесь – очень спокойно и тихо, без беготни врачей и ординаторов. Все сидят по своим палатам или «в гостях».
* * *
У меня тревожно-депрессивное расстройство, легкая форма ОКР (а у кого нет). Есть подозрения на другие вещи. Если говорить про тревогу – это социофобия. Если про депрессию – тяжелая форма, затяжная, вызванная травмой. Когда я думала о создании этого канала, подруга сказала мне, что это может быть важно, потому что со стороны нет ощущения, что у меня есть серьезные проблемы. И это, наверное, подтверждение того, насколько это все вокруг нас.
Спасибо за то, что читаете. Надеюсь, мой опыт будет для кого-то полезным. Но будет осторожны с самодиагностикой – доверьте это специалисту.
Спасибо большое.
13 декабря 2020
Вместо того, чтобы попросить укольчик транквилизаторов, я пошла в курилку и купила у одной девчонки электронную сигарету (она предлагала бесплатно, но я так не умею). А потом, чтобы нервничать не так, как обычно, разрисовала девочку, которая вчера сделала мне восхитительный макияж.
14 декабря 2020
Может, тебе не так плохо, как мы думаем?
На второй день здесь, в столовой, одна девушка с красивым нерусским именем увидела, что я ем, и сказала: «Откуда у тебя аппетит? Может, тебе не так плохо, как мы думаем?»
Я ничего не ответила, но в следующую же встречу с лечащим врачом поделилась этим грызущим переживанием. Я пыталась объяснить, что остальным здесь точно хуже, а я занимаю чье-то место, кому-то оно гораздо нужнее, а я всех обманула. Мы с врачом еще плохо знали друг друга, и мне казалось, что она строгая и резкая, но в тот момент она улыбнулась и мягко сказала, что у них нет никаких сомнений в том, что помочь мне возможно только в стационаре.
* * *
Когда я зашла в курилку, там обсуждали ээг*. Пепельница – банка с водой и окурками – стояла на полу, а вокруг нее в привычном обряде на полу сидели девушки. Одна из них, в халате, та самая, с грустными глазами, сидя на кортах, спросила, делал ли кто-нибудь из присутствующих ээг. Я стояла вне круга и уточнила, то ли это обследование, где присоски с гелем располагают по всей голове. Все повернулись ко мне. «Да, это оно».
Мне делали вчера.
«А сколько ты заплатила?»
Заплатила?
Со всех сторон посыпались предположения о стоимости. Девушка в халате поделилась своей болью: она очень хочет сделать, но ей не говорят, сколько это стоит.
Я не платила.
Повисла тишина.
Самая-крутая-девчонка, с которой мы на тот момент даже не жили вместе, посмотрела мне в глаза, хотя обращалась к другим: «Все зависит от тяжести случая».
