такая полная жизни. Мальчик другой. Его лицо угрюмое, холодное. Ему не нравится сестренка и он ненавидит это место. Ты проводишь руками по спине совенка, сломавшего крыло. Он ухает и клюет тебя. Ты что-то другое. Теперь ты не человек. Ты вырастила твердые наросты на всем своем некогда мягком теле: где-то это кора, где-то – раковины. Можно уже не бояться поцарапаться после ночи, проведенной в охоте за молоком. В деревне тебя боятся. И в далеких землях тоже. Когда люди оставляют ненужные им вещи в лесу, то во всех своих бедах винят ведьму, засевшую в своем пряничном домике.
Несмотря на это, они приходят к тебе за помощью. Ты слушаешь их, когда можешь. Тебе нравится лечить. Ты слышишь, что мальчик грубо говорит с сестрой. Она возражает ему в ответ. Ты лижешь свои раны. Ты выросла мягкой, нежной. Но жизнь заставила тебя нарастить панцирь. Твои руки мягко отодвигают задвижку. Маленькие дети обгладывают твой дом. Ты широко открываешь карамельное окошко и зовешь: «Детки, детки. Заходите, заходите, заходите».
Ты предлагаешь им хорошую еду и мягкую постель. Ты попробуешь помочь, но ничего не обещаешь. Иногда существа, о которых ты заботишься, причиняют боль. Ты должна защитить себя. И тех, кто тебя окружает. Ты приютила маленьких отчаявшихся детей. Их благодарность борется с отвращением. Девочка… Мальчик…
Ты включаешь духовку.
Начинаешь печь.
Назови безымянного другом
Можно ли распутать собственную судьбу?
Можно ли сплести из себя другого человека?
Кого-то более милого, возможно, даже симпатичного?
Ей было тяжело. Слова, что так часто произносят люди. Очень часто. Это правда. Было. Было и есть. Тяжело. Весьма. Люди думают, что это не так. Что может с тобой случиться, если у тебя есть деньги? Они думают, что тяжелая доля минует тех, у кого есть больше добра, чем у них.
Но это не так. Уж она-то это теперь хорошо знает. От отца она переходит к мужу. От взрослого мужчины к юноше, который вскоре тоже становится взрослым и сильным.
Она сама была простенькой. Широкое веснушчатое лицо, глупые глаза. Взгляд скорей щенячий, чем кошачий. Лицо, которое всем своим видом просит полюбить его. Девочка, которая всеми силами пыталась заслужить любовь.
Ее мама умерла, когда она была маленькой. Мама тоже была высокой, но еще и очень худой. Женщина с тихим голосом, которая от чего только в своей жизни ни отказалась. Ее маленькая дочка всегда занимала много места. Длинный, широкий ребенок, вечно наблюдавший за выплывающими из ряби мира лицами. Она видела глаза, зубы, ждала улыбки и улыбалась в ответ. Просила кушать тонким, писклявым голосом. Она не хотела беспокоить и надоедать. Она просто нуждалась в еде и любви. Есть вещи, которые мы не можем сделать себе сами.
Маленькие ручки, похожие на щупальца осьминога. Розовые растопыренные пальчики, хватающиеся за бутылочку. Пока она росла, они еще больше выросли, стали ловкими и умелыми. Они научились делать разные вещи. Собирать и расставлять вещи по местам. Пришивать пуговицы, зашивать прорехи, да так плотно, что и не скажешь, где именно порвалось. Но ее нельзя было назвать изящной. Она была крупной. Но не обворожительно округлой, как это бывает. Скорее ее тело было будто грубо вылеплено из глины. Большие губы. Длинные ноги. Грустные глаза. И пряди дивного золотого цвета.
Когда она выросла, то стало ясно, что у нее волосы матери. Ее отец их обожал. Расчесывал их, как шерсть, нежно расплетал колтуны. Делал это с такой заботой, какую никогда не проявлял к ее разбитым коленкам и сбитым локтям. Всегда находил причину их потрогать. Поглаживал по голове за свежеиспеченный хлеб. Мельники и их хлеб. Всякий раз она закатывала глаза – такая банальность.
Они жили вдвоем, и такая маленькая семья была редкостью в их краях. У других людей в деревне были братья, сестры. Кто-то, с кем можно разделить работу. Она не могла помогать отцу на мельнице. Он нанимал местных ребят, они и работали. Он приводил их иногда на ужин. Она возвышалась над ними, накладывала им в тарелки вареную картошку. Нарезала мясо, наливала подливу. Он всякий раз велел ей постараться. Она и старалась. Сама мяса не ела, картофель кусала понемногу.
Сто взмахов расчески перед сном, немного масла, чтобы волосы мягко сияли. Он наблюдал за этим ее ритуалом каждый вечер. Она ему рассказывала мелкие события, приключившиеся в течение дня, но он не слушал, любовался лишь блеском ее волос. Он называл их золотом. Мозги у них совсем по-другому устроены, у мужчин. Она так думала, по крайней мере. Или, возможно, надеялась на это.
«Солому в золото, – бормотал он. – Солому в золото». Спиной она ощущала его пристальный взгляд. Волосы – единственное, что было в ней красивого. Каждый вечер отец любовался ими. Нескладная девица, которой почему-то достался столь дивный дар.
Волокно было легко прячь. В основном она работала с шерстью, купленной у соседа, что держал овец ради мяса. Она мыла ее в больших жестяных чанах или железных ведрах, чтобы избавиться от грязи и ланолина. Овечий запах все равно оставался, но почти не раздражал ее. Ей нравилось думать, что шерсть эта принадлежала живым существам. Ее завораживала способность живых тел рождать мертвые вещи. Ногти… Волосы… Она расчесывала, расчесывала и расчесывала. Как будто это и не овечья шерсть вовсе, а ее собственные волосы. Сначала жесткие, неукротимые, но с каждым движением становящиеся все мягче и мягче. Сосредоточиться. Руно, превращающееся в тонкую ровницу[5], казалось ей настоящим чудом. Конечно, это не то же самое, что превратить солому в золото, но хоть что-то. А потом начиналась основная работа.
Она хорошо знала свое дело. Мозоли на ее руках росли вместе с опытом. Еще одна неженственная вещь в ней. Размер. Желание чего-то большего, чем то, что имеешь. В деревне не было никого, с кем бы она могла поговорить. Во всяком случае не по-настоящему, не по душам. Шерсть, и мясо, и фрукты, и овощи, и поля, и ткань… Безобидные люди говорили только о безобидных вещах тихими, вкрадчивыми голосами. Привет. Ты как? Отлично. Хорошо. И погода. Во время работы она укрывала свои золотые локоны шарфом. Голову склоняла, чтобы никто не подумал, будто она гордячка.
Ей нравилось мастерить вещи. Работать с веретеном и прялкой. Она пряла, пряла и пряла, и думала о своей жизни. О дорогах, которыми могла бы пойти. Бралась за комок
