в каждом шорохе растенья,
И в каждом трепете листа
Иное слышится значенье,
Видна иная красота!
Я в них иному гласу внемлю
И, жизнью смертною дыша,
Гляжу с любовию на землю, —
Но выше просится душа[64].
Свою замечательную поэму «Грешница»[65] он начинает описанием пышного пира во дворце блудницы и, казалось бы, всемогущего обаяния ее собственной телесной грешной красоты. В этом всемогуществе уверена и сама она. В иную, высшую красоту она не верит и бросает ей вызов:
Лишь наслажденьем я влекома,
С постом, с молитвой незнакома,
Я верю только красоте,
Служу вину и поцелуям,
Мой дух тобою не волнуем,
Твоей смеюсь я чистоте,
надменно говорит она, протягивая фиал с искристым вином вошедшему в ее дворец юному апостолу Иоанну. Но вместе с тем ее дух уже смущен самим видом апостола. Поэт не осмеливается высказать словами человеческую красоту самого Христа и дает лишь ее отблеск, отраженный на лике Его любимого ученика.
Его чудесные черты,
Осанка, поступь и движенья
Во блеске юной красоты
Полны огня и вдохновенья;
Его величественный вид
Неотразимой дышит властью,
К земным утехам нет участья
И взор в грядущее глядит.
То муж, на смертных непохожий,
Печать избранника на нем,
Он светел, как архангел Божий.
Душа блудницы уже в преддверии к познанию уродства своей греховности. Появление самого Христа, вошедшего в ее дом вслед за апостолом, полностью срывает завесу с ее глаз и в покаянном порыве.
Пала ниц она, рыдая,
Перед святынею Христа.
Призвание поэта, воспринятый им от Господа песенный дар, Алексей Толстой понимает, как служение словом Творцу мира и человека. Чтобы подняться до горних высот песнопения, поэт должен преодолеть в себе влечение к мирской суетности, уйти от нее, углубиться в себя и всем своим духом устремиться к высшей красе Господней, к бесконечно прекрасной, вечной жизни, обетованной Господом человеку. Так и поступает святой Иоанн Дамаскин в поэме Толстого, названной его именем. Любимец Багдадского халифа, обладатель несметных богатств и фактический повелитель могущественного государства, он отрекается от всех этих суетных ценностей ради свободы своего песенного дара:
Над вольной мыслью Богу неугодны
Насилия и гнет:
Она в душе рожденная свободно
В оковах не умрет.
Так поет Иоанн Дамаскин, таково поэтическое кредо поэта Алексея Толстого.
Песнопевец во имя Господа, Иоанн Дамаскин с нищенскою сумою бредет по земле, благословляя каждую былинку, ибо видит в ней проявление красоты творчества Господня. Но это низшая, ближайшая к земле суетная ее форма.
Какая сладость в жизни сей
Земной печали непричастна?
Чье ожиданье не напрасно
И где счастливый меж людей?
Всё то превратно и ничтожно.
Что мы с трудом приобрели,
Какая слава на земли
Стоит тверда и непреложна?
Всё пепел, призрак, тень и дым,
Исчезнет всё, как вихоръ пыльный,
И перед смертью мы стоим
И безоружны и бессильны.
В этих строках мы слышим как бы перепев ветхозаветного пессимизма Экклезиаста: «Всё суета сует и томление духа». Смерть – предел всему, за нею – тьма и небытие. Но ведь Новый Завет принес нам обетование искупленной кровью Спасителя вечной жизни. Предчувствует ли ее поэт Алексей Толстой? Провидит ли он своими духовными очами красоту обещанного праведному блаженства?
Провидит, нерушимо верует в нее и молит о ней устами Иоанна Дамаскина:
Тот, кто с вечною любовью
Воздавал за зло добром —
Избиен, покрытый кровью.
Венчан терновым венцом,
Всех с собой страданьем сближенных,
В жизни долею обиженных,
Угнетенных и униженных
Осенил своим крестом.
Вы, чьи лучшие стремления
Даром гибнут под ярмом,
Верьте, други, в избавление,
К Божью свету мы грядем.
Вы, кручиною согбенные,
Вы, цепями удрученные,
Вы Христу сопогребенные
Совоскреснете с Христом!
Душа человеческая представляется поэту ареной борьбы Добра и Зла. Он выражает это в драматической поэме «Дон Жуан»[66]. На тему рыцарского романа о неутомимом искателе красоты написано в мировой литературе около двухсот произведений всех жанров. И Байрон, и Пушкин, и Вольтер отдали дань этой теме. Но Алексей Толстой, по всей вероятности единственный из всех, трактует ее в мистическом, религиозном плане. Дон Жуан для него не неотразимый кавалер, покоритель женских сердец, не блестящий авантюрист и бретёр и даже не искатель красоты «вечной женственности», но одновременно избранник Бога и Сатаны. Могущество Добра и сила Зла сталкиваются и вступают в борьбу в душе Жуана. Он проходит все мирские соблазны, отдаваясь в их власть, но вместе с тем и преодолевает их своим стремлением к истинной, надземной красоте. Путь к ней он находит в отречении от земной красивости, в устремлении к высшему, неземному сиянию, к подвигу во имя Господне. Дон Жуан Алексея Толстого кончает свой земной путь, не проваливаясь в преисподнюю вместе со статуей командора, как изобразил это Пушкин, но вздымаясь к горним высотам на крыльях высшей, одухотворенной Господом любви.
Пути Творца необъяснимы,
Его судеб таинствен ход.
Всю жизнь обманами водимый
Теперь к сознанию придет!
Любовь есть сердца покаянье,
Любовь есть веры ключ живой.
Его спасет любви сознанье,
Не кончен путь его земной.
Назначение же поэта Алексей Толстой видит в разъяснении людям этого бесконечного пути вечной жизни, возносящего душу человеческую от земли к небу.
Во имя Господа Христа
Певец святые вдохновенья
Из сердца звучного излей[67],
взывает он к своим братьям по творчеству.
Созвучия
(Языков, Баратынский, Мей, Майков, Полонский, Фет, Некрасов)
Большинство свершающих свой небесный путь планет имеет спутников. Эти спутники много меньше самих планет по размерам, но их движения подчинены путям светил. Одновременно с этим каждый спутник обладает и своим собственным путем, не нарушающим общего движения, но дополняющим его.
Тому же закону подчинены и парящие духом в надземном пространстве поэты. Почти каждый из крупнейших
