в развитии производства, то еще в 1917 году Ленин по этому поводу говорил:
«Монополистический капитализм переходит в государственно-монополистический капитализм, общественное регулирование производства и распределения, в силу давления обстоятельств, вводится в ряде стран.
…Интересно то, что Энгельс 27 лет тому назад отметил неудовлетворительность такой постановки вопроса о капитализме, которая не учитывает роли трестов, которая говорит: „капитализм отличается отсутствием планомерности“. Энгельс замечает на это: „где есть трест, там нет отсутствия планомерности и есть капитализм“. Это указание тем более уместно сделать теперь, когда мы имеем… государственно-монополистический капитализм. Введение планомерности не избавляет рабочих от того, что они рабы, а капиталисты берут прибыль более „планомерно“. Сейчас мы имеем прямое перерастание капитализма в высшую планомерную форму его» [Л: 31, 443 – 444].
Ленин был свидетелем становления, исследователем и одним из тех, кто творил современную эпоху. И многие из глобальных процессов, которые сегодня стали очевидными для всех, с величайшей прозорливостью выявлялись и прослеживались им уже тогда – в первые десятилетия нашего века, когда семена новой эпохи давали лишь первые ростки.
Сколько иллюзий породили современные ученые-«технократы», пытавшиеся доказать, что нынешнее капиталистическое «индустриальное общество» с помощью новейших ЭВМ и других достижений науки и техники сможет – без всяких социальных потрясений – решить все проблемы, стоящие перед человечеством…
Время подобных иллюзий сегодня, кажется, уже прошло. Ожидания были обмануты. Описание противоречивости социальных последствий научнотехнической революции, критика отрицательных сторон прогресса и пороков нынешней буржуазной цивилизации стали уже общим местом даже в западной литературе и постепенно превращаются в банальность.
В чем же причины крушения этих «технократических» надежд? Почему рост общественного богатства обладает чертами ретроградного движения и вызывает растущие признаки политического и морального упадка? Чем объяснить, что такие великие силы цивилизации, как наука и техника, все более проявляют себя как силы, угрожающие самому существованию человека?
Подлинно научный ответ на эти вопросы впервые дали Маркс и Энгельс. В начале XX века на эти же вопросы ответил Ленин.
Не будем на сей раз обращаться к его фундаментальным работам… Почти 70 лет назад Владимир Ильич опубликовал небольшую популярную статью «Одна из великих побед техники» [см. Л: 23, 93 – 95]. В ней рассказывалось о новейшем (по тем временам) научном открытии – разработке способа подземной газификации угля.
Ленин показал, какие гигантские возможности для человечества заложены в широком практическом применении этого способа: огромный эффект в экономии человеческого труда и энергетических ресурсов планеты, улучшение условий самого труда и окружающей природной среды, реальная основа для ряда социальных преобразований и т.д. и т.п.
«Но последствия этого переворота для всей общественной жизни в современном капиталистическом строе, – писал Ленин, – будут совсем не те…» [Л: 23, 94].
Достижения науки и техники, взятые сами по себе, в известном смысле не являются для человека ни добром, ни злом. Они становятся таковым в зависимости оттого, как их применяет человек. Для магнатов капитала любое научное открытие – это прежде всего более эффективный способ получения прибыли. Хорошо, если достижение этой «высокой цели» не войдет в противоречие с интересами человечества. Ну, а если… О такого рода последствиях открытий в области исследования атомного ядра вряд ли стоит напоминать.
Вот почему, указывал Ленин, решение вопроса о том, станет данное открытие благом или злом для человека, зависит прежде всего от того, в чьи руки оно попадает, во имя чего, а главное, в каких общественных условиях оно реализуется. Вот почему даже такое благо, как экономия человеческого труда, которую сулила подземная газификация угля, в условиях капитализма может обернуться злом – массовой безработицей и ухудшением положения трудящихся.
Это, конечно, не означает, что решить проблему можно было бы на путях технического консерватизма или отказа от благ цивилизации. Тяжкий труд не способствует росту духовного богатства человека, от голода люди звереют. Но и материальное благополучие, комфорт, которые могут создать для человека научно-технические достижения, сами по себе не делают людей нравственно чище. Они создают лишь реальную вещественную основу для этого.
Значит, все дело в том, заключает Ленин, что современная «техника капитализма с каждым днем все более и более перерастает» капиталистические общественные отношения. Остается лишь изменить эти отношения.
Диапазон мыслителя, масштабы и характер его воздействия на эпоху определяются не только кругом затронутых им проблем, но и тем, кому адресует он свои труды.
XX век всколыхнул многомиллионные массы, и надо было дать им те позитивные идеи, которые могли сплотить их, указать цель. Десятки, сотни статей и выступлений Ленина были обращены к читателям и слушателям, осваивавшим лишь азбуку общественных наук, только недавно вступившим или вступающим на путь сознательной революционной борьбы. Надо было уметь донести до них эту азбуку. И этим умением Ленин владел в совершенстве.
Борис Пастернак однажды заметил:
«Обращали ли вы внимание на сходство языка Льва Толстого с языком Ленина? Когда Италия напала на Абиссинию, „Известия“ напечатали отрывки из толстовского дневника времени первого нападения Италии на Абиссинию, в середине девяностых годов. Прочитав выдержки, я был буквально потрясен открывшимся мне сходством. Может быть, я и увлекаюсь, но мне дорого это сходство, удивительное по общности тона, по простоте расправы с благовидными и общепризнанными условностями мещанской цивилизации империализма…»[27].
Но может быть, поэт действительно «увлекся»?
Однажды, после выступления Владимира Ильича на конгрессе Коминтерна, к нему подошла Клара Цеткин:
«Послушайте, товарищ Ленин, у нас председатель какого-нибудь собрания в каком-нибудь уездном городишке боялся бы говорить так просто, так непритязательно, как вы. Он боялся бы казаться „недостаточно образованным“. Я могу сравнить ваше искусство говорить только с одним: с великим искусством Толстого. У вас та же крупная, цельная, законченная линия, то же непреклонное чувство правды. В этом – красота. Может быть, это специфическая отличительная черта славянской натуры?
– Этого я не знаю, – ответил Ленин. – Я знаю только, что, когда я выступал „в качестве оратора“, я все время думал о рабочих и крестьянах как о своих слушателях. Я хотел, чтобы они меня поняли… Впрочем, хорошо, что никто не слыхал о вашей гипотезе по части национальной психологии. Могли бы сказать: вот-вот, старик дает себя опутать комплиментами»[28].
Искусство обладает одним удивительным секретом. Фраза, сказанная великим мастером, приобретает характер непреложной истины. Вспомните начало «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи…» и т.д. Вот уже многие десятки лет эти слова старательно выписываются в юношеские дневники; да и не только юношеские… Но поставьте перед собой вопрос, действительно
