– Стырил, – ответил Дилан.
– Ну-ну, – засомневалась она, – чтобы ты – да вдруг стырил?
Я видела, что Дилан врет. Я слышала это по его голосу, чувствовала спиной, понимала по запаху, а повертев слово «стырил» во рту, ощутила и его вкус.
Даже собака усмехнулась.
– Будете ловить рыбу. И кроликов или там фазанов, – сказал Дилан.
– Иди сюда, – распорядилась JKL.
Дилан взбежал по склону дюны.
– Покажи! – скомандовала она.
Дилан протянул ей удочку.
– Нет, вот эти штуковины.
Он подал ей силки.
– И ты умеешь ими пользоваться? – спросила девчонка.
– Силками? Ну да. Я приезжаю сюда каждое лето, меня научил один старый браконьер, – объяснил наш мощный рыболов, охотник, собиратель и фантазер, – я знаю, как это делается.
– Научи меня, – сказала JKL, – садись.
Дилан опустился на песок напротив нее. Он не покраснел: наверняка продумал весь разговор заранее.
– Не сюда, – прошипела JKL. – Я должна держать братьев в поле зрения.
Дилан вскочил, как будто его тоже стрела клюнула в шею. Многовато же тут индейцев развелось. Он сел рядом с девчонкой. Ага, вот и покраснел. Подлец. Отличное слово!
– Гляди! – Он хотел показать, как устроен силок на кролика, но JKL не смотрела и не слушала.
– Их ни на минуту нельзя упускать из виду, а то убегут, – нахмурилась она, – и тогда всему конец.
– Чему?
– Всему. Ты кому-нибудь проболтался, что мы здесь живем?
Дилан замотал головой сильно-сильно: чудо, что она у него не отвалилась и не улетела в море.
– Окей, – кивнула девчонка, – похоже, ты не дурак. Когда ты поймешь, почему мы здесь, ты уже точно никому ничего не расскажешь. Эй-эй! – крикнула она во весь голос.
Один из братьев попытался втихаря уползти. Она взвела курок. Звука не было, но у ног мальчишки поднялось песчаное облачко, и он дунул на дюну в один миг.
– Уродина! – крикнул он.
– Зомби! – крикнул второй.
– Ты у нас дождешься!
– Мы все-все папе расскажем.
– И он отдаст это ружье нам.
– И разрешит нам тебя убить.
– Папа тебя свяжет.
– И не развяжет, пока ты не умрешь.
– И еще даст нам за это денег.
Они снова принялись писать что-то на песке.
– Социалистка! – крикнул первый.
– Террористка!
– Марсианка безбашенная!
– Запеканка обгаженная!
И оба с хохотом повалились на песок. Бред собачий.
– Им по восемь лет, время от времени приходится выпускать их на улицу, – сказала JKL, – взаперти они чахнут.
И указала большим пальцем через плечо, на дверцу-куст.
– Мне бы хотелось изъять всех детей из богатых семей, – сказала она, – и собрать их здесь. Я бы научила их жить естественной природной жизнью, чтобы всю жадность у них из головы выдуло вольным ветром. Я бы сделала из них хороших людей, и тогда через двадцать пять лет мир стал бы намного лучше.
– Ты хочешь сделать из них зверей? – спросил Дилан.
– Да, они проходят курс, – сказала JKL и впервые улыбнулась Дилану. Блин! – Но не знаю, получится ли у меня, до сих пор мои старания безуспешны. Они не желают меняться, только целыми днями кричат, что хотят есть. Я им говорю, что у одной чипсины такой же вкус, как у целой пачки, а они вопят, что это выдумка. Когда съешь одну чипсину, хочется еще много-много чипсов, когда съешь пачку чипсов, то хочется уже не настолько много-много. Чем меньше хочется много-много, тем ты счастливее. Это они так считают. И получается, что человек по-настоящему счастлив только тогда, когда у него есть все.
– Откуда у тебя это ружье? – спросил Дилан.
– Стырила, – сказала JKL.
Все мои органы чувств подтвердили, что это правда.
Можно подумать, что я взялась писать книгу, потому что вокруг меня столько всего происходит. Но это не так. Я ее задумала, когда мы только собрались ехать в кемпинг. То есть даже не сама задумала, а получила задание. От доктора Блума.
– Если ты не можешь жить без книг, – предложил он, – напиши свою. О себе. О своей жизни. Смотри на окружающий мир, реальный мир, никем не выдуманный, и расскажи, каким он тебе нравится. Что ты о нем думаешь. Привирать не возбраняется.
Пока я ехала в автобусе от психиатра, я сразу же придумала чумовое начало: «Зовите меня Салли Мо. Это нетрудно, потому что меня на самом деле так зовут. Я живу в больном квартале: площадь Ветрянки, 17, такой у нас адрес. Выходить на остановке “Аллея Коклюша”». Выдумка. Не дело это – начинать книгу с вранья. Так что я пишу эту фразу только здесь.
– Ты должна общаться с людьми, Салли Мо! – сказал доктор Блум. – Другого пути нет.
Это было при нашей первой встрече.
– От общения с людьми я психую, – ответила я. – Даже один человек – это для меня слишком много.
Было видно, что доктор Блум меня понял.
– Расскажи про белого кота, – попросил он.
– Кот как-то раз появился у дедушкиного дома, бродячий и страшно тощий, и дедушка Давид начал его понемножку подкармливать. То сухого корма ему даст, то рыбки, вот кот и не захотел уходить. Бабушка тогда уже умерла, а мне было года три. Беда в том, что кот меня всякий раз жутко царапал. К дедушке Давиду, кроме меня, больше никто не ходил, так что у него не было выбора. В смысле, у кота. Если ему хотелось кого-то царапать, приходилось меня. Не дедушку же, который его кормил. Но однажды кот чуть не выцарапал мне глаз. Спасли очки – я их и тогда носила. Я же в них родилась. Ну и тут дедушка разозлился. Позвонил ветеринару и попросил кота усыпить. Оставалось только принести его в ветклинику. Но кот не дался. Сопротивлялся, как тигр. Тогда ветеринар дал дедушке таблеток, чтобы добавить их коту в корм – и тот бы заснул. Только кот и не думал спать. Дедушка снова позвонил ветеринару: «Кот не засыпает!» – «Дайте ему еще таблетку» – «Я уже все скормил ему, за один раз!» «Ого, – сказал ветеринар, – этой дозы хватило бы на стадо бизонов». «Он все сидит и смотрит мне в глаза», – сказал дедушка. Кот смотрел дедушке в глаза, так что дедушка чуть не чокнулся. Было ясно, что кот думает так: если я закрою глаза, то уже никогда их не открою. Но зрачки у него совсем сузились. В итоге дедушка Давид опять позвонил ветеринару и сказал: «Выкидывайте препарат, пусть живет». Когда кот это услышал, он тут же бухнулся на пол и продрых два дня и три ночи. А как проснулся – так стал настоящим милягой. В жизни меня больше не царапнул.
– Как его звали?
– Никак, – сказала я, – зачем коту имя?
