– Раз у нас так мало корней, мы держимся за те, что есть.
Она вспомнила Влада, до фанатичности русского, и Горячего Супчика – Хань Цзы, фанатичного китайца, и оба они добровольно помогли Ахиллу, когда он делал вид, что работает для их страны.
– И никто нам до конца не доверяет, – добавил Боб, – потому что все знают: наша истинная родина – космос. Наша верность – нашим товарищам по оружию.
– Или нам самим, – отозвалась Петра, думая об Ахилле.
– Я никогда и не делал вид, что у меня не так.
Очевидно, он решил, что она говорит о нем.
– Ты так горд своим эгоцентризмом, – поддела его Петра. – А на самом деле его-то у тебя и нет.
Он засмеялся и пошел дальше.
В этот необычно солнечный осенний день в парке было полно народу – семьи и бизнесмены, пожилые люди и молодые влюбленные – все прогуливались по зеленым аллеям, а на эстраде сидел пианист, играя какую-то пьесу Шопена, как происходило уже сотни лет каждый день. Петра осмелела и взяла Боба за руку, будто они тоже влюбленные или хотя бы друзья, которым хорошо друг с другом. К ее удивлению, он не отнял руки. Нет, он даже стиснул ее ладонь в ответ, но если у нее и возникла мысль, что Боб способен на романтические чувства, он эту мысль тут же развеял.
– Давай вокруг пруда наперегонки!
И они побежали.
Только что же это за перегонки, когда бегуны не расцепляют рук, а победитель перетаскивает хохочущую побежденную через финишную черту?
Нет, Боб вел себя как мальчишка, поскольку понятия не имел, как вести себя по-мужски, значит, Петре придется помочь ему додуматься, как это сделать. Она поймала его за другую руку, обвила себя его руками, потом встала на цыпочки и поцеловала Боба. Поцелуй пришелся в подбородок, потому что Боб чуть отпрянул, но все же это был поцелуй, и после минутного колебания Боб притянул ее ближе к себе и кое-как нашел ее губы своими, почти не сталкиваясь носами.
Ни у кого из них не было в этом особого опыта, и Петра не могла бы сказать, что они целуются как надо. Единственный поцелуй, полученный до сих пор, был от Ахилла, и получен он был вместо пули в живот в упор. Но уж точно любой поцелуй Боба был лучше любого поцелуя Ахилла.
– Значит, ты меня любишь, – сказала Петра, когда поцелуй закончился.
– Я – масса бушующих гормонов и слишком молод, чтобы их укротить. Ты – самка близкородственного вида. Согласно приматологии, у меня просто нет выбора.
– И это хорошо, – ответила она, обнимая его за шею.
– Совсем не хорошо, – возразил он. – Не мое это дело – целоваться.
– Это я попросила.
– Я не стану рожать детей.
– Разумное решение, – согласилась она. – Я их рожу для тебя.
– Ты меня поняла, – сказал Боб.
– От поцелуев это не делается, так что тебе пока ничего не грозит.
Боб раздраженно застонал и отодвинулся от Петры, стал ходить кругами, потом подошел прямо к ней и снова поцеловал.
– Мне хотелось это сделать почти все время, что мы с тобой ездим.
– Я знаю. Судя по тому, как ты упорно делал вид, что меня не замечаешь.
– У меня всегда была излишняя экспрессия эмоций.
Он снова обнял ее. Мимо прошла пожилая пара. Мужчина посмотрел неодобрительно, будто хотел сказать, что эти молодые глупцы могли бы найти место поукромнее, чтобы обниматься и целоваться. Но старуха с седыми волосами, прихваченными шарфом, подмигнула им, будто говоря: молодец парень, девчонок надо целовать усердно и часто.
Боб будто четко услышал эти слова и повторил их Петре.
– Так что ты выполняешь общественно-полезную работу, – заключила Петра.
– К удовольствию почтеннейшей публики, – согласился Боб.
– Могу вас уверить, что публика довольна, – произнес голос сзади.
Петра и Боб повернулись мгновенно.
Молодой человек, но определенно не поляк. Судя по его лицу, бирманец или таец, быть может, наверняка с берегов Южно-Китайского моря. Моложе Петры, даже если учесть, что уроженцы Юго-Восточной Азии всегда кажутся моложе своих лет. А одет в костюм и галстук старомодного бизнесмена.
Но что-то в нем было – что-то в уверенности его осанки, в том, что он воспринимал как данность свое право находиться в их обществе и поддразнивать их на такие личные темы, – и Петра поняла, что он из Боевой школы.
Но Боб знал о нем больше.
– Привет, Амбул!
Амбул отдал честь полунебрежным-полупреувеличенным жестом отчаянного мальчишки из Боевой школы:
– Здравия желаю, сэр!
– Помню, я давал тебе задание, – сказал Боб. – Взять одного новичка и помочь ему разобраться, как костюмом пользуются.
– И я его выполнил на отлично. Такой он смешной был, когда я его в первый раз заморозил в Боевом зале – обхохочешься.
– Не могу поверить, что он тебя до сих пор не убил.
– Меня спасла моя ненужность для тайского правительства.
– Боюсь, это моя вина.
– Зато она мне жизнь спасла.
– Привет, меня зовут Петра! – включилась обиженная спутница Боба.
Амбул засмеялся и пожал ей руку.
– Прости. Меня зовут Амбул. Я знаю, кто ты, и я думал, тебе Боб скажет, кто я такой.
– Я даже не думал, что ты здесь появишься.
– А я на почту не отвечаю, – сказал Амбул. – Разве что приеду и проверю, действительно ли письмо прислал тот, кто указан отправителем.
– Ага! – сообразила Петра. – Так ты – тот солдат армии Боба, которому было приказано ввести Ахилла в курс дела.
– У него только не хватило предвидения выбросить Ахилла в люк без скафандра, – сказал Боб. – Я считаю, что это указывает на безобразное отсутствие у него инициативы.
– Боб известил меня, как только узнал, что Ахилл на свободе. Он решил, что я обязательно должен быть у Ахилла в списке. И спас мне жизнь.
– Значит, Ахилл пытался? – спросил Боб.
Они отошли от аллеи и стояли на открытой зеленой лужайке, уходящей прочь от озера, где играл пианист. Еле-еле доносились сюда звуки Шопена из репродукторов.
– Скажем так: надо продолжать движение, – сказал Амбул.
– И потому тебя не было в Таиланде во время китайского вторжения?
– Нет, не потому. Я уехал из Таиланда, как только вернулся домой. Понимаешь, я же в отличие от прочих выпускников Боевой школы был в самой худшей армии за всю историю Боевого зала.
– В моей, – пояснил Боб.
– Да ладно, – махнула рукой Петра. – У вас же было игр всего… пять, что ли?
