Он поднялся, поправил рубашку и ремень на брюках. Взяв с вешалки пиджак, Эрнесто принялся одеваться, неотрывно смотря на меня, и видимо ожидая какой-то ответной реакции.
Но какая там реакция, боже мой! Я тупо разглядывала складки на его брюках в районе паха, а в голове крутились странные мысли:
«Я с ним... все праздники... в другой стране... вместе работать... сидеть за одним столом... чувствовать его рядом... проживать... Стоп! А где, собственно?..».
- В отеле, - точно прочитав мои мысли, произнес он, едва заметно усмехнувшись.
Мои глаза с трудом переползи от его брюк к лицу, когда я переспросила:
- Что?
- Я подумал, вас беспокоит проживание. Мы остановимся в отеле. Он небольшой, семейный, можно сказать. Не переживайте, это уже моя забота.
- А-а, – кивнула я, когда он прошел мимо меня к выходу.
Он был так близко в эти мгновения, что безумно захотелось остановить его, коснуться руки, плеча, подойти совсем вплотную, прижаться... Я даже зажмурила на пару секунд глаза, дабы отсечь сии непристойные мысли, ведь он женат, черт возьми, женат! А это священное табу.
Опомнившись, я развернулась, ломанулась к выходу и... врезалась носом в его поставленную руку.
- Вы сегодня точно решили искалечиться, не так ли? – спрятав по своему обыкновению улыбку в уголках губ, заметил он. – Не ушиблись? – спросил Эрнесто настолько неожиданно мягко, даже интимно, что я поплыла, а он, чуть коснувшись моих растрепанных прядей, заглянул в лицо, зачем-то остановив свои восхитительные пальцы на моей пылающей скуле. Осознав, что происходит, я дернулась, словно от удара плетью, и Эрнесто тут же убрал руку.
Придерживая дверь, он галантно пропустил меня вперед, но я была настолько зла на себя в тот момент, что не подумала и негодующе буркнула:
- Сегодня дурацкий день, полный дурацких сюрпризов! Надо еще выяснить, как ко всему этому мой муж отнесется. Огорчить его – это последнее, чего я хочу в этой жизни. И никакая премия не покроет развалившееся семейное счастье! – и прошмыгнула под его рукой, пулей вылетев в приемную.
Остановившись посреди комнаты, я обернулась, невольно отметив, что Эрнесто застрял где-то там, позади меня, и тогда я встретила совсем иной взгляд, нежели видела на лице этого мужчины еще секунду назад.
Эрнесто был откровенно зол.
- Вот как?.. – процедил он, поравнявшись со мной и смерив сверху донизу ледяным взглядом своих зеленых кристаллов. – Ну уж извините, принцесса, не угадал с подарками.
Глава 4
«Нет, ну какова, а?! Сначала врет-завирается насчет мужа, а потом и вовсе не изъявляет желания провести вместе новогодние дни. А с чего ты вообще взял, что нравишься ей? Может, у нее и правда кто-то есть? Вот она и держит дистанцию с помощью выдумки. Но она же смотрит, ёшкин кот, смотрит на меня! Ну и что, много тех, кто смотрит. Это вовсе не означает, что они готовы с тобой в постель завалиться. Хотя нет, именно так и происходит в большинстве случаев. А что с этой не так?», - злился я, пока выруливал со стоянки.
«У мужа она спросит... Ну-ну, пусть спросит. А я вот позвоню сегодня вечером, и пусть она придумает причину, по которой ее муж отпускает женушку на все праздники. Попалась, рыбка! Да ни один нормальный мужик свою жену на Новый Год в командировку не отпустит. Значит, там нет никакого мужика. Это же очевидно. Да и ни одна нормальная женщина от своего мужа на все праздники не срулит. Хотя бы из чувства собственничества и сохранности имущества, ведь он явно устроит попойку и гулянку с девками, пока ее не будет дома».
Всё судебное заседание я пребывал в подавленном состоянии и даже отказался от прений, что для меня вообще нонсенс. Мой оппонент в осадок выпал, когда я просто молча уткнулся в документы, вместо того чтобы в очередной раз язвительно облить грязью его клиента и добавить масла в огонь: так сказать, нанести последний штрих к портрету.
- Что с вами, Эрнесто, вы как себя чувствуете, нормально? – усмехнулся Леонид, когда мы вышли с ним из здания суда. – Выиграли затяжное дело, а не радуетесь.
- А что я, по-вашему, должен делать, язык вам показывать или другую часть тела? – нагрубил я, подходя к своей машине.
Леонид закурил и предложил постоять, обсудить дальнейшее развитие дела.
- Я, разумеется, оспорю решение, - поведал он мне, затягиваясь сигаретой.
- Кто бы сомневался, - открыв дверцу и забросив туда дипломат, буркнул я.
- Личные проблемы? – хитро прищурился Леонид.
- Нет, - пожав плечами, отсек я, принявшись со скучающим видом рассматривать близстоящие здания. – Просто день тяжелый. Устал, не выспался.
- Осторожней, - выбросив сигарету, погрозил мне Леонид, - а то с таким настроем можно не только начать проигрывать дела, но и заболеть, и врезаться в кого-нибудь по дороге, и вообще...
Я рассмеялся, прервав тем самым злобные пожелания.
- А с вашим ядом можно не дожить до апелляции. Вы бы хоть как-то контролировали себя, что ли? А то еще и курите в придачу. Ух, какая там отрава растекается внутри вас по венам! Осторожней, Леонид, у вас уже возраст не тот, чтобы так небрежно к собственному здоровью относиться.
- Возраст понятие растяжимое, мой юный друг. И, к сожалению, быстро проходящее.
- По вам это заметно. Я бы принял дельный совет от умудренного опытом старца, но к вам это не относится. Вы из тех, кто только «кажется», кто создает видимость, но не является таковым.
Он позеленел, обдумывая ответ, но я успел запрыгнуть в салон машины, дал по газам и рванул со стоянки, чувствуя, как проклятия летят мне вослед.
- Вот бы пригодилось сейчас защитное поле на моем летающем корабле, - хмыкнул я, смотря в зеркало заднего вида.
Но пока стоял в пробке, слова Леонида непонятным образом достигли своей цели.
«...быстро проходящее...»
Это он о моих тридцати двух? Ха! Да у меня еще вся жизнь впереди! Да я вообще, можно сказать, вчерашний школьник! Да я в самом соку! Да я...
Со злости я даже двинул по клаксону, как и все остальные озверевшие водилы километровой мёртвой пробки, решив поучаствовать во всеобщем недовольном гуле, после чего принялся крутиться на месте, уже не зная, как сесть. Всё мне казалось неудобным. И расстояние до руля, что я уже раз десять подогнал, и само кресло. Потом настала очередь всех зеркал подряд. А пробка всё не двигалась и не двигалась. Тогда я занялся радиостанциями. Везде крутили какую-то муть. То безголосые певички, то гомико-писклявые певцы с прищемленным достоинством, то дикий речитатив бездарных реперов-мотюгальников.
Почему-то после середины 90-х российская музыка просто умерла. Остались каверы – явные или скрытые – песен иностранных исполнителей. А всё остальное - за очень редким исключением! - это такой отстой, что стыдно подобное по радио крутить, не то, что покупать и слушать. Зато наша эстрада ходит с гордыми соплями-пузырями, а там нечем гордиться, там лишь перепевки – как какое-то детско-юношеское творчество под названием фанфики, но только в музыке, или этот всеобщий новогодний блевотный позор, что крутят каждый год для фона пьянствующего народа. При этом есть ведь, есть авторские песни и прекрасные исполнители! Но их никогда не пропустят в эфир, на большую сцену, им никто никогда не даст возможность подарить людям свет и радость, грусть и раздумье, печаль и вдохновение, энергетический заряд и мощь неземных чувств. Политический заказ на всенародное отупение и бездарность превращает серую массу нашей страны в гниющую, зловонную жижу, и талантливых людей рождается всё меньше и меньше, а те, кто еще приходят в этот мир, в эту страну, они быстро опускают плечи под гнетом всеобщего непризнания.
