В самой середине лета двери дома моей бабушки открываются немного шире, тюль занавесок закалывается яркими пластиковыми прищепками, чтобы не мешался, взрослые выходят в распахнутый дверной проем, осторожно ступая по горячему от солнца деревянному порогу, на улицу выносят обеденный стол.
В разные годы двор то зарастает виноградником, то освобождается от его цепкой, несущей прохладу лозы. Вслед за виноградом перемещается и стол, сначала длинный и сухой, на шатких ногах, он ютится у крайней стены дома, ближе к соседской рабице. Столешница умещается между окнами кухни и металлической изгородью, заплетенной широкими зелеными листами. По обе его стороны рассаживаемся и мы.
Затем стол становится шире, основательнее, он стоит посреди двора, близко к порогу и совсем другим соседям. Перед большими семейными обедами бабушка всегда проверяет, достаточно ли сварили картошки. Картошка у бабушки своя, вся свободная земля ее двора бережно хранит картофельные клубни. Летом мы собираем с проросших саженцев вредоносных жуков и ждем первых молодых плодов, чтобы искупать их в душистом масле и получить к столу. Подсолнечное масло для картошки продается на розлив по пластиковым бутылкам: в моем детстве на городском рынке был целый отдел с таким.
Наши компании всегда большие и шумные, расходятся ближе к ночи, когда от комаров уже не спасают тлеющие на столах спирали, а мы, дети, уверенные, что в силах сидеть пусть и всю ночь, начинаем клевать носом.
Летом прошлого года мы снова приезжали к бабушке, стол был уже совсем другой, но оставался на прежнем месте. Он оброс скамьей и мангалом, снова собрал вокруг себя шумных и веселых людей: они делились историями, что-то вспоминали, иногда пили, не соединяя бокалов. Мама угощала нас сладким, бабушка выходила из дома погладить по голове и снова убегала по делам. Летом прошлого года взрослыми за этим столом были уже мы.
Самый Дальний в мире Восток
Когда мне исполнилось восемь лет, мама взяла меня за руку и посадила рядом с собой на вагонную полку. Мы отправились в дорогу. Ехали ко второй бабушке, на самый Дальний в мире Восток. У бабушки был свой дедушка, а еще мой папа и большая черная собака.
Я помню, как мне нравился чай в подстаканниках, шумный поезд и сон на верхней полке. Помню, что у бабушки была корова, и когда мне разрешили попробовать ее подоить, то я страшно испугалась, стоило только горячему молоку брызнуть мне на руку. Это было неожиданно, невозможно. В пачках молоко всегда было холодным, и никто меня не предупредил, что в корове оно окажется горячим. Помню, как была недовольна смехом взрослых и благодарна понимающим желтым глазам черного пса.
Помню, как дедушка водил меня в лес на опушку, показывал, где бегают кабаны, угощал жареным папоротником и конфетами. А еще мне не забыть, как с папой мы брали черного лохматого зверя и шли смотреть на растущие молодые кедры, потом поднимались выше, искали орехи и глядели на поселок, оставшийся под ногами. Папа и сейчас часто поднимается на сопку, но уже один — мы с ним далеко друг от друга.
Мой папа, он большой и колючий. Колючий, когда у него есть борода и когда ее нет. На всех семейных снимках мы оба бесконечно суровы: папа серьезен и в усах, мне же чаще всего около трех лет, и я отказываюсь сниматься, соглашаюсь, только если папа берется меня обнимать.
Больше всего я люблю, когда он держит меня за руку, а крепче всего запоминаю, как мы искали с ним грибы. Та наша поездка была в разгар лета, когда грибы еще и не думали о себе напоминать, но мне непременно хотелось их найти, хотелось увидеть. Я по нескольку раз огибала стволы деревьев, сходила с тропы и заглядывала под ветки каждого куста, смотрела около ручьев, искала на широких полянах. Конечно, грибы не показывались, а я мрачнела.
Уже позже, вечером, когда дома был готов ужин, именно для меня достали самых разных стеклянных банок, доверху набитых грибными урожаями прошлых лет. Я смотрела и не запоминала названий, пробовала и не отличала вкусов, я просто была рада, что даже этим засушливым летом наше знакомство удалось.
Сегодня, перелетев через Байкал, через горы, равнины и реки, в синей машине с мальчиком в светлой рубашке, с самого Дальнего в мире Востока мне пришла посылка. Близится мой день рождения, папа всегда присылает к нему гостинцы. Прежде звонит беспокойная мама, узнает, все ли цело, разобрала ли я коробку, и узнает еще много важных вещей. Но сбором коробки заведует именно отец. Щедро, по-мужски, он набивает ее литрами горчичного и липового меда, заботливо заворачивает килограммы икры, пакует мои любимые банки с заморскими гадами и всегда вспоминает про грибы. Эти посылки сплошное счастье, в них попадаются письма на клетчатых листочках, поздравительные открытки с пышными цветами на обороте и нужные в хозяйстве полотенца. От этих подарков я делаюсь сентиментальной, а еще они говорят, что через пару дней я стану на год старше.
Помнишь?
Ба, ты помнишь, как оставляла мне записки на трюмо и на кухонном столе? Крохотные листочки в клеточку, не вмещающие твой размашистый почерк. Они всегда начиналась одинаково, ты помнишь? «Алесенька, мы с мамой ушли на рынок, но скоро вернемся» — и мое имя всегда через «А».
В школе, в самом первом классе, ты сидела со мной над прописями, а я рыдала, уверенная, что никогда не научусь писать. Ты вытирала краем фартука мое заплаканное лицо и обещала, что мы научимся вместе.
Помнишь, когда я ездила между двумя университетами, от сессии к сессии, ты ходила в библиотеку и брала для меня книги, жарила по утрам котлеты и делала пюре, потому что день нельзя начинать на голодный желудок, и обязательно покупала шоколадки «Сударушка», с орехами и изюмом, потому что, пока дедушка был с нами, он никогда не забывал про гостинцы, с тех пор как его не стало, о шоколадках заботилась ты.
