Нейта ничего не ответила на это безграничное бесстыдство. Страшная тоска, чувство полного одиночества и беззащитности больно сжали ее сердце. Она знала об эгоистической беззастенчивости своего братца, но ни разу не сталкивалась с ней. Никогда еще до такой степени она не чувствовала себя сиротой, будущностью и счастьем которой никто не интересовался. Без стеснения ее оценили как невольницу, а когда торг заключен, она должна или выполнить его условия, или потерять честь вместе со всеми.
Как во сне она пошла к лестнице. Мэна тотчас же опустился на пол и, ползая на коленях, тщательно собрал все обломки ожерелья до самой маленькой золотой подвески. Погрузившись в горькие думы, девушка направилась в свою комнату. У входа в галерею она встретила искавшего ее Хартатефа. Проницательный глаз молодого египтянина сразу подметил исчезновение сапфирового ожерелья, почти совершенно закрывавшего шею и грудь Нейты.
— Куда это направляется моя прекрасная невеста? — сказал он, с живостью наклоняясь к ней. — Отчего ты такая бледная и расстроенная, Нейта? Где убор, который был на тебе во время обеда? Или он очень тяжел?
— И да, и нет! Ты найдешь обломки ожерелья на плитах террасы. Я сорвала его, — прибавила она глухим голосом, — потому что Мэна обвинил меня перед Кениамуном в том, что я продалась тебе за это ожерелье и за твое богатство. Чтобы доказать им, как я ценю твои подарки, я изломала в куски ожерелье. Повторяю и тебе, я предпочитаю иметь на шее ехидну, чем твои сапфиры и жемчуг.
Хартатеф покачал головой.
— Мэна дурак. Ты же не права в том, что придаешь такое значение его болтовне и портишь из — за нее такую дорогую вещь. Впрочем, этот убор можно будет починить. У меня есть другие, не менее прекрасные, которые ты наденешь, когда твой гнев пройдет. Ты их наденешь, — настойчиво повторил он, видя, что Нейта отрицательно покачала головой, — так как все женщины хотят быть красивыми. А чтобы быть красивой, нужно наряжаться. Поэтому ты будешь наряжаться для себя, если не для мужа, которого ты ненавидишь.
— Когда ты назначил свадьбу? — неожиданно перебила она.
— Считая с сегодняшнего дня, через три луны мой дворец будет готов принять тебя.
— Хорошо. Но до этого рокового дня я прошу тебя избавить меня от своей особы. Я хочу отдохнуть и воспользоваться последними днями моей свободы. Итак, не утруждай себя визитами и не присылай мне подарков. Я от тебя ничего не хочу.
— Ты будешь благоразумной, Нейта. Нельзя быть невестой в продолжение трех лун и не видеться со своим будущим мужем. Я не стану надоедать тебе, но буду приходить и присылать цветы и подарки, так как не хочу, чтобы меня сочли скупым. Свет не узнает, — невозмутимо продолжал Хартатеф, — как ты мне дорого стоишь. Выкуп мумии моего тестя не пустяки. Тебе же следует быть посдержанней и не лишать меня удовольствия видеть прекрасную невесту.
Ничего не ответив, Нейта повернулась к нему спиной и убежала.
Глава IV. В поисках истины
Не думая больше о том, что скажут, Кениамун немедленно покинул дворец Пагира. Глухой гнев и страшная жажда мести переполняли его душу. Однако, прежде чем что — либо предпринять, он посчитал необходимым узнать истинные мотивы, вызвавшие столь неожиданное решение Нейты. Какой беспечный поступок совершил Мэна, чтобы понадобилась такая жертва со стороны сестры?
Вдруг в его голове мелькнула одна мысль.
— Как это раньше не пришло мне в голову? — прошептал он. — Она должна все знать. За золото она выдаст тайны самого Озириса!
С довольной улыбкой он отстегнул золотой инкрустированный аграф, спрятал его в пояс и быстрыми шагами направился к берегу Нила. Там он нанял лодку и приказал плыть в отдаленное предместье, расположенное недалеко от квартала чужеземцев. В этой местности, пользовавшейся дурной славой, и жила та, кого он искал.
Когда лодка причалила, Кениамун ловко выскочил на берег. Приказав гребцам ждать своего возвращения, он углубился в узкую улицу. Вокруг тянулись небольшие сады, окруженные разрушившимися стенами и развалившимися лачугами.
Через несколько минут он вошел во двор, в конце которого возвышалось большое строение. Крики, песни и целый хаос грубых и хриплых голосов доносились изнутри.
Не обращая внимания на этот подозрительный шум, Кениамун вошел в длинный обширный зал, несмотря на день освещенный факелами. Из — за этого густая копоть покрывала потолок и стены. Возле столов всевозможной величины, окруженных скамейками, теснилась толпа солдат, матросов, рабочих и других людей. Все они ели и пили из грубой посуды.
Женщины в выцветших убогих нарядах сидели среди мужчин. Некоторые из них, с разгоревшимися лицами, казались пьяными и пели во все горло. Посредине зала две худые и полуголые женщины — танцовщицы плясали под звуки мандолы. Две другие, присев на землю, аккомпанировали им хлопаньем в ладоши. В конце зала были две ступеньки, и на этом возвышении стояло несколько больших столов с разнообразной провизией. Два стола были завалены амфорами и кубками.
Между столами сидела в кресле хозяйка заведения. Энергичным взглядом наблюдала она за своими шумными посетителями и за рабами, подносившими вино, пиво и фрукты.
Это была высокая могучая женщина с шеей быка. Ее правильное лицо с виду было добродушным, но насмешливые проницательные глаза под сросшимися густыми бровями опровергали эту доброту. Орлиный нос, выдающиеся челюсти и широкий рот с острыми белыми зубами придавали ей сходство с хищным животным. Она была в яркой полосатой юбке, стянутой у бедер медным поясом. Ожерелье из стеклянных бус украшало ее толстую шею. В ушах висели кольца таких размеров и тяжести, что заставляли восхищаться мощью органов, выдерживавших их. В руках она держала короткую палку для усмирения рабов, когда ей казалось, что они медленно двигались.
Вид знатного воина произвел неприятное впечатление на завсегдатаев притона. Крики и песни смолкли. Некоторые солдаты скрылись в темных углах, но Кениамун, делая вид, что ничего не замечает, прошел прямо к хозяйке.
— Здравствуй, Ганофера, — сказал он. — Я хотел бы минутку поговорить с тобой без свидетелей. Можно это сделать сейчас же?
— Конечно, господин. К твоим услугам, — сказала она, почтительно кланяясь.
— Ты, Бэки, посмотри, чтобы все шло как следует, — крикнула она старой женщине, мывшей кубки.
Затем через дверь в задней стене зала она провела молодого человека открытой галереей в довольно хорошо сохранившийся флигель, стоявший в тени сикомор.
— Что желаешь мне сказать, благородный Кениамун? Говори, здесь мы в безопасности от нескромных ушей. Но почему ты вошел этим ходом, а не другими в известный тебе час?
— Мне хотелось поскорее встретиться с тобой и поговорить без свидетелей. — Он сел и отказался от предложенного ему кубка вина. — Я ненадолго задержу тебя. Если ты сможешь удовлетворить мое любопытство относительно таинственного средства, при помощи которого Хартатеф принудил Пагира отдать ему Нейту, я подарю тебе этот аграф.
