Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
– Ху-хуу!..
В третьем дворе целый строй солдат отдавал честь гостям; играла музыка, толпился народ, одуряюще пахло цветами. Василий едва успел взглянуть на стены, сплошь покрытые изображениями фантастических птиц, танцующих красавиц и раджей, восседающих на своих тронах или на слонах, как Реджинальд вновь подтолкнул его, и приятелям пришлось поспешно пройти сквозь нескончаемую массивную колоннаду в тронный зал, в глубине которого, на величественном сооружении из слоновой кости – под пурпурным балдахином сидел магараджа, одетый так, что Василию враз сделалось и смешно от пестроты его наряда, и досадно за собственный скромный белый костюм. Право, малиновый гусарский ментик с золотыми галунами, белые лосины, сверкающие тонкие сапоги и кивер с султаном пришлись бы здесь как нельзя более кстати.
Магараджа был облачен в сверкающую парчу, сверкающий муслин, гладкие шелка. Бархатные туфли его были сплошь затканы золотом. Голова так и клонилась под тяжестью жемчужных нитей, обвивавших его тюрбан, и драгоценных камней, нашитых здесь и там. Огромный изумруд свешивался к переносью и блестел, как третий глаз. На шее висел орден, состоящий из жемчужного ожерелья в семь рядов, причем каждая жемчужина была величиной с орех. Руки-ноги, разумеется, сверкали, унизанные браслетами; пальцы не гнулись от перстней, а на мизинце правой руки надет был шапп – серебряная правительственная печать, увенчанная плоским изумрудом не менее чем в пятак величиной.
Растерянно взглянув в смуглое безбородое, удивительно гладкое и пухлое лицо, на котором вокруг губ вилась тоненькая, еле заметная ниточка усов, Василий услышал громко выкликнутое глашатаем:
– Раджа-инглиш Режина! Раджа-руси Васишта! – и принужден был поклониться как можно ниже, чтобы скрыть нервический смех.
Пожалуй, раджа-инглиш должен был предупредить друга! И все-таки лучше зваться Васиштою, чем Базилем.
Не успел он распрямиться, как ему было сказано: «Кош аменди!»[10] – и вручен огромный букет пахучих цветов; на руки были надеты цветочные запястья, на шею – цветочные ожерелья. Василий хотел было отшвырнуть эту гадость, присовокупив, что его, верно, перепутали с какой-нибудь мамзелью, однако увидел каменно-неподвижное лицо раджи-инглиша, тоже убранного цветами, словно невеста, и решил, так уж и быть, стерпеть все эти глупости.
Вдруг кто-то ткнул Василия в бок. Он свирепо оглянулся и едва не вскрикнул от радости, увидав Бушуева, в своем роскошном, на манер боярского кафтана, шелковом сюртуке, незаметного среди блистательно разряженных слуг с павлиньими перьями, отгонявшими комаров, среди дымящихся курильниц с благовониями, глашатаев, громовым голосом извещающих всех собравшихся о величии, могуществе и добродетели своего повелителя, о его красоте, мужестве, силе…
– Ты, главное дело, не расхохочись, – почти не разжимая губ, посоветовал Бушуев и приветственно подмигнул Реджинальду. – Они, индусы, беда какие обидчивые! А начнет магараджа с тобою говорить – ты не молчи, отвечай обстоятельно.
– Вы, я вижу, знаток! – усмехнулся тихонько Василий.
– А чего ж! – горделиво повел плечами Бушуев. – Магараджа – мужик уважительный, вишь, и Варьку мою привечает.
Василий покосился на него с любопытством. От вчерашней ярости и следа не осталось. Сейчас Петр Лукич явно кичился тем, что и он, и дочь его на короткой ноге с местным царьком.
А где она, кстати? Здесь не видно ни одной европейской женщины, только несколько индусок, сплошь увешанных покрывалами, скромно сидят в уголке на ковре, над которым туда-сюда двигается огромный веер, укрепленный посреди потолка и каждым движением своим нагоняющий волны прохлады.
Внезапно одна из женщин поднялась, легко, меленько перебежала зал и склонилась перед Бушуевым. Она с ног до головы была закутана в белое покрывало с золотой каймой. Виднелись только узкие шаровары и ноги, обутые в серебряные туфельки без задников.
Василий взглядом знатока приковался к ее лодыжкам. Они были на диво тонкие, точеные – загляденье. Не часто даже и в самой Франции приходилось видеть такие дивные ножки! Однако странно, почему они лишь слегка золотистые, а не медно-смуглые, как у остальных индусок?
Женщина меж тем склонилась еще ниже и слегка совлекла с лица покрывало. Мелькнул огромный потупленный глаз, бледно-румяная щека, тень длинных ресниц, вьющаяся русая прядь на лбу…
– Ах, чертова кукла! – восхищенно цокнул языком Бушуев. – Эка вырядилась!
– Мисс Барбара! – просвистел восторженно Реджинальд. – Я ни за что не узнал бы вас!
Узкие ладони с длинными, без единого кольца, худыми пальцами сложились в намасте, покрывало вовсе съехало с головы, и дочь Бушуева взглянула на Василия.
Она смотрела удивленно на незнакомое европейское лицо, он – вприщур, поджав губы.
Да… и не скажешь, что этакая злодейка! Но и непонятно, чем она могла очаровать Реджинальда. Круглое лицо, твердый маленький подбородок. Высокий лоб, высокие скулы. Рот как две вишенки; курносенькая, глазастая. Глаза – самое красивое в этом заносчивом лице: дымчатые, туманные, без блеска. Строгие, печальные глаза… и улыбка, тронувшая напряженные губы, не озаряет глаза, не заставляет засверкать. Голос тихий, мягкий – непроницаемый голос, точно страж на пути к тайным мыслям! А имя ей не идет. Она никакая не Барбара, не Варвара, не Варя. Она – Варенька. Она…
Василий мысленно выругался: али позабыл, какова она оказалась? И все-таки он не мог теперь называть эту девушку иначе чем Варенькой.
– Батюшка, вот и ты наконец, – шепнула та отцу. – Я и заждалась. Прости, что ослушалась, не воротилась в срок. Больше уж перечить твоей воле не стану…
Бушуев даже крякнул от изумления, но тотчас спохватился, грозно свел брови:
– Ну, гляди у меня! Коли что не так… сама знаешь, рука у меня – о-го-го!
– Да, – кивнула Варенька и снова потянула покрывало на гладко причесанную русую голову – Василию показалось, не для чего иного, как спрятать улыбку. – Воля ваша, батюшка!
«Да она из него веревки вьет, – мрачно подумал Василий. – И бесился он вчера не с того, что дочка из его воли вышла, а что некому стало веревки вить! А на Реджинальда эта мисс и не глядит, хотя он так и вьется, так и пляшет, будто пескарь на крючке. Знает, как нашего брата держать. Такая могла, да, могла изувечить кнутом, за волосы таскать!»
Еще раз легко улыбнувшись отцу, Варенька ускользнула к женщинам, и, когда ее высокая тонкая фигура отдалилась, Василий вдруг ощутил, как его явственно отпустило. Словно и впрямь разжалась тяжелая рука, стискивающая сердце. Стало легче дышать, даже в глазах просветлело.
Внезапно Реджинальд сделал незаметный знак Василию. Оказывается, хозяин решил уделить внимание гостям и занять их разговором. Сначала с вельможной особою беседовали Реджинальд и Бушуев: об их взаимном здоровье, об удовольствии видеть друг друга и о небывало холодной погоде, которая стоит в эти дни. Вспомнив, что на дворе можно было в полдень запросто испечься, даже хоронясь в тени, а в самом дворце позволяли свободно дышать только постоянно развеваемые веера, Василий только зубами скрипнул!
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
