Давешний лифт не изменился. Створки, кнопки, короткое чувство падения – и приехали. А вот в зале управления всеми их установками было не протолкнуться: Кат почему-то думал, что Гнездо почти пусто, человек… ну, особей, как их правильно называть? Питомцев – штук десять от силы.
Он ошибался.
Возле пульта, вдоль стен, просто посреди зала находилось с полсотни обычных на вид людей. И не только людей – вон того парня, больше похожего на покрытого редким мехом медвежонка, вставшего на задние лапы, он точно когда-то видел в изоляторе Базы. И его соседа тоже. Кат же их и освободил.
Не соврали, берут к себе мутантов, но мало.
Остальными были люди. Молодые и старые, средних лет и совсем подростки. Мужчины и женщины. Обычное убежище, если не присматриваться к сложной аппаратуре и не обращать внимания на часто встречающуюся униформу – эти их комбинезоны с широкими поясами. Впрочем, некоторые были в камуфляже, а один старик и вовсе в драных лохмотьях, будто только что вернулся из неравной схватки со стаей летучих мышей.
– А где бабулька? – громко спросил сталкер, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вот еще отличие, как же он сразу не заметил: полсотни существ не издавали почти никаких звуков. Никто не разговаривал, не посмеивался, не шептал на ухо соседу новости. Зал статуй с равнодушными лицами. И редкий шорох одежды – все же не роботы, с ноги на ногу переминаются.
Главным звуком зала было негромкое гудение из-за дверей со смотровыми стеклами. За левой наливалось многоцветное сияние, будто некто зажег там, внутри, многочисленные гирлянды. Говорят, такие раньше включали на праздники.
Будем считать этот день праздником, куда ж деваться.
– Скоро будет.
Кто ему наконец-то ответил, Кат не разобрал. Да и не важно – он ощущал присутствие всего одного существа, чудом поделенного на все эти тела и растворенного в них. Стало страшно. Куда страшнее, чем под атакой пауков в заброшенной базе. Даже те безмозглые твари, ведомые волей Черноцвета, были отдельными. Сами по себе. Почти личностями, если сравнивать с этим многолицым единством разума.
Лифт за спиной заворчал и уехал на другой этаж, постукивая изношенными деталями при движении.
Несколько порчей заняли места за пультом, мониторы засветились неярким светом, синхронно выскочили одинаковые картинки, быстро сменившиеся рабочими столами. Кнопки, переключатели, верньеры; один из безымянных специалистов легкими касаниями поправлял целый ряд ползунков, поглядывая на экран и приводя их в одному ему ведомое положение.
Гул проводов усилился, где-то под полом зала проснулось большое и страшное сердце, начавшее качать кровь для питания всего этого железа, стекла и пластика.
– Чего стоишь? Иди уже в камеру трансформатора, – ткнула пальцем Ката в спину старуха. Этим рейсом лифт привез именно ее. – Дай проехать.
Сталкер, не оборачиваясь, пошел к двери с праздничным сиянием. Сзади прошуршали колеса инвалидного кресла, толстуха подъехала к одному из мониторов и довольно споро подсоединила свисавший со стола кабель к планшету, вытащенному из кармана серого халата.
Ни команд, ни переговоров в зале. Ни уточнения каких-либо деталей. Молчание. И свора рабочих муравьев, цепко перебирающих лапками по приборам.
– Реактор в норме. Трансформаторы в норме. Мощность системы ноль шестьдесят три от максимальной, – совершенно другим, молодым и… радостным, что ли, голосом сказала старуха. Никто не откликнулся, но ей это было и не нужно. – Иди в камеру А-трансформатора, паренек. Сегодня великий день.
– Рюкзак… – прошелестел кто-то.
– Не важно. Теперь уже ничего не важно! – откликнулась «тридцать эсэс». – Пусть идет.
Кат потянул на себя дверь. Несмотря на свою массу и ощутимый даже со стороны гигантский вес, открылась она легко и беззвучно. В глаза ударили тысячи светящихся шаров установки. Стеклянных сфер. Близнецов той, что полгода лежала у него в рюкзаке, завернутая в грязную тряпку.
– Садись в кресло и расслабься. Все будет хорошо, – прохрипел невидимый динамик.
– Хорошо не будет никогда, – ответил Кат. – Мы прокляты этим миром.
– Значит, придется строить новый, – отозвался динамик и замолчал.
Молнии в тысячах шаров танцевали свое привычное беззвучное танго, пока еще не вырвавшиеся наружу, но близкие к этому.
Одним богам – если они где-то все-таки есть – известно, зачем Кат полез в рюкзак и достал темный немой шар. Близость установки не пробудила в устройстве силы, не зажгла свет, но, наверное, именно это и было нужно.
Сталкер уверенно вытащил из одной ячейки действующую сферу, опасаясь обжечься – но нет, она была прохладной, не теплее ручки массивной двери за спиной, – и бросил под ноги. А на ее место вставил свою, черной точкой выделявшуюся среди буйства красок. Потом швырнул на пол рюкзак и уверенно сел в кресло.
Праздник так праздник, он пришел со своим подарком.
Кто заставил его сделать так, а не иначе, кто невидимый толкнул под руку?
Даже если мрачные боги Ката существовали, они были немногословны. Промолчали и сейчас. Не время и не место отвечать на незаданные вопросы.
Открытые пасти капканов, на которые он положил руки, захлопнулись. Такие же фиксаторы мягко, но уверенно зажали ноги. Подголовник обнял затылок. Кресло чуть поднялось, подстраиваясь под рост человека, немного откинулась назад спинка.
Кат смотрел на игру молний и не думал.
Ни о чем.
Ни о ком.
Так бывает, если потерять все.
В начале было не слово – теперь он знал это точно. В начале был Свет. Именно так, с большой буквы. Ослепительный белый свет, ударивший в глаза. Хотя Кат опустил веки и постарался отвернуться, ничего не изменилось: невыносимое сияние било со всех сторон. Изнутри головы самого сталкера. С неба и из-под земли. Оно не имело смысла и логики, оно само было ими.
Ныне, присно и во веки веков.
– …над землей мороз, что ни тронь – все лед… – прозвучало откуда-то.
Кат больше не видел сфер, камеры, кресла и самого себя. Более того – он даже не ощущал свое тело. Его больше не было.
Осталась точка посреди ровного белого сияния, черная точка, которой и был теперь он сам. Душа. Разум. Суть человеческая.
Голос смолк. Творец сказал, что хотел, и умер в безмолвии того самого апреля.
Дальше началась странная карусель из запахов, мерцания, смены верха и низа этого места вне пространства. Звуки появились после, но были странными. Какофония из военных команд, детского плача и ворчания старика Митрофана:
– Снова ты, Шурик, не то спрашиваешь. Не о том. Но – тебе жить, я-то свое уже…
Кату снова пять. Он играет старой машинкой без колес, принесенной в убежище с поверхности. Вокруг – подвал «Автовокзала». Рядом – как обычно молча – возится брат, выкладывая из камней одному ему понятный узор, а сам Кат поднял голову и слушает старика соседа. Скоро вернется мама, совсем скоро, а пока…
