Но это не был список, уж это она понимала.
Он рассказывал, как он жаждет ее, как стонет его тело. Как он хочет прижать ее к себе, положить руку на грудь, и на вторую, гладить и ласкать, пока не станут твердыми соски, и он будет легко трогать их длинными пальцами, и она застонет почти в забытьи. А его руки двинутся в путь по ее телу, такому доступному и такому абсолютно недоступному и незнакомому.
Энн ни слова не понимала и понимала все — запретно сладостный и горький гипноз, от которого прерывалось дыхание, останавливалось сердце, цепенело и плавилось тело.
Вдруг боковым зрением она увидела маленькую фигурку, которая балансировала на краю утеса. Энн полетела, как пуля из ружья, мгновенно была рядом и подхватила ребенка:
— Я держу тебя, держу. Все в порядке, все уже хорошо.
Сильные руки взяли у нее перепуганного, всхлипывающего Ари, прижали маленькое тельце к сильной, надежной груди.
Никос бережно уложил мальчика на полотенце, вдвоем они тщательно осмотрели его; Кажется, все обошлось. Единственные последствия — маленькая царапина на голени и испуг.
— Тина заклеит пластырем, — доверительно сообщил Ари тете.
— Не требуется, малыш. Крови нет, — сказала Энн.
— Если нажать, то есть, — возразил племянник.
Энн отвела глаза и встретила взгляд Никоса. В глазах обоих мелькнул смех.
— Ты геройский парень! — восхитился Никос.
Ари был польщен.
На обратном пути Никос ехал медленно, не реагируя на просьбы Ари увеличить скорость.
— Спасибо, — тихо сказала Энн.
Она была в полном смятении. Не потому даже, что Ари едва не свалился с утеса, хотя это ужасно. Как могло такое произойти? Она потеряла голову…
Была беспомощна, абсолютно беспомощна, не в состоянии противостоять этому бархатному обольщению.
Как только они приехали, Энн выбралась из джипа, высадила Ари, и они быстро направились в дом. Там она передала мальчика горничной Марии, которая, к удовольствию Ари, поохала над его раной.
Энн быстро ушла в свою комнату и, стоя под горячим душем, безжалостно кляла себя. Как она позволила Никосу Теакису так обращаться с ней? Подавить ее волю. Полностью.
Нет. Надо бороться. Сейчас, когда он показал себя в таком свете, она должна быть готова. Предупреждена — значит вооружена. И сумеет противиться ему.
Иначе…
Даже подумать страшно…
Никоc, намереваясь бриться, стоял перед зеркалом в ванной.
Его губы были сжаты. Он играет с огнем. Думал, что все так просто и одним выстрелом он убьет двух зайцев: завоюет женщину, которую так сильно желает, и после этого она перестанет быть угрозой его семье.
Но все, что произошло на пляже, показало, что он играет с огнем — это для него опасно.
Он настолько не владел собой, что даже не увидел, что Ари в опасности.
Это предупреждение. Нельзя впадать в безумие.
Кем бы она ни была, эта Энн Тернер, пусть одна горит в этом огне.
Не он.
* * *
Энн с удовольствием не спустилась бы в этот вечер на ужин, но об этом невозможно было и подумать. Пришлось пойти.
Два следующих дня она полностью провела с Тиной и Ари. Настоящий отдых — удовольствие от общения с племянником и никакого напряжения.
Потом у Ари был игровой день — в Махосе, с приятелем, маленьким сыном друзей семьи Теакис.
Энн с Тиной отвезли мальчика, потом осмотрели раскопки, которыми руководил жених Тины, потом зашли за Ари и Энн вернулась с ним на Соспирис.
В этот вечер ее ждал сюрприз: Никоса за столом не оказалось.
— Он ужинает у наших друзей, там, где был Ари, — объяснила миссис Теакис. Помолчав, она кисло добавила: — Одна из гостей этого дома очень расположена к нему. — И, взглянув на Энн, продолжила: — Мой сын очень… мм… популярен среди женщин, дорогая. У него есть все, чего они хотят. Он представителен, богат…
Она предупреждает меня? Энн похолодела от этой мысли.
— И очень красив, — вмешалась Эфимия — сын кузины с детства был ее любимцем.
— Да, — согласилась миссис Теакис. — Это опасная комбинация: богат и красив. Для него. Такой человек может относиться к женщинам без большого уважения.
Последнее замечание определенно было предупреждением Энн.
— Я бы не сказала, что мой сын испорчен, но… О, Янис, здравствуй! — последнее относилось к слуге, принесшем напитки.
К облегчению Энн, тема разговора изменилась — миссис Теакис стала расспрашивать ее о раскопках Сэма и о нем самом. Тина задержалась с ним в Махосе.
Когда Энн пару часов назад ехала с Ари домой, на Соспирис, мальчик в счастливом возбуждении рассказывал ей о восхитительных событиях прошедшего дня. Но кое-что вызвало у него недовольство, и он пожаловался:
— Она меня целовала, мне это не нравится!
— Кто? — поинтересовалась Энн.
— Взрослая дама. Она спрашивала про дядю Никки. Я сказал, что он работает. Дядя Никки всегда говорит Янису так отвечать, когда ему звонят дамы. Я ей так сказал. Дядя Никки не целует. Он обнимает и носит меня на плечах. Если я не дергаю его за волосы, — честно добавил Ари.
Сейчас, во время ужина, Энн размышляла о том, как может выглядеть эта поклонница Никоса. Конечно, она элегантна, хорошо воспитана — его круга.
Социальное положение Карлы не подходило для такой богатой семьи, как Теакисы, мрачно думала Энн.
Никос не появился и на следующее утро. Возможно, остался в Махосе, решила Энн. Да где угодно, лишь бы не на Соспирисе. Ей же нет до него дела, спохватилась она. Но даже в его отсутствие приходилось заставлять себя не думать об этом человеке.
Тина пригласила Энн поехать в Махос, отпраздновать день рождения одного из коллег Сэма.
— Поехали, будет весело, обещаю тебе.
— Конечно, поезжайте, молодежь, развлечетесь, — присоединилась к Тине миссис Теакис.
Ари поручили Марии, и ближе к вечеру Энн и Тина отправились в Махос на катере Теакисов.
Вместе девушки выглядели чрезвычайно эффектно: брюнетка Тина в пурпурном летнем платье с местными украшениями и контрастирующая с ней светловолосая Энн в блузке цвета слоновой кости и турецкой юбке, которую она купила в Махосе во время прогулки.
Сэм встретил их на причале. С восторгом оглядев свою невесту и явно, по-мужски оценив тонкую пастельную красоту Энн, он галантно подхватил их под руки.
Втроем они неспешно отправились в таверну, где должна была состояться вечеринка. Путь до таверны оказался изумительной прогулкой. Был чудесный вечер греческой поздней весны, начинались сумерки. Местные жители и туристы высыпали на улицу для традиционного променада: пройтись, на людей посмотреть и себя показать — как бывает почти во всех южных городах.
