Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
Самые знаменитые цитаты и афоризмы Ильи Ефимовича Репина
Художник-пластик в простоте сердца имеет полное право воспевать и увековечивать художественность форм и жизни природы и свои фантазии, не мудрствуя лукаво, если Господь не одарил его гениальным разумом и мудростью философа. Одна внешность природы и индивидуальностей так невыразимо прекрасна, так глубока, разнообразна, что может служить неисчерпаемой сокровищницей даже для самых огромных сил человека на всю его жизнь.
* * *
Войдите, погрузитесь весь в ваш сюжет и тогда ловите, что вам представляется, и переносите на бумагу, на холст – все равно. Вы схватите сначала общий тон, настроение сцены, потом начнете различать главных действующих лиц, может быть неясно сначала, но наконец мало-помалу начнете себе представлять все яснее и яснее и всю картину вашу.
* * *
Искусство само по себе, будучи даже совсем бессодержательным, помимо всякого влияния, личного впечатления, общественного значения, – в лучших образцах представляет необыкновенное явление, редкость, диковину.
* * *
В новгородских образах можно найти очень ценные уники: талантливые мастера и тогда выбирались из рутины упадка уже заскорузлой византийской манеры, оживляли свои образа живыми типами воображения.
* * *
Вероятно, ум, отягченный рефлексами и опутанный благоразумием, все более и более прикрепляется к земле: он уже не верит в молодые порывы, не верит вдохновению, да оно и не посещает его более.
* * *
Нужна особая подготовка, особое воспитание, чтобы понимать искусство другой народности.
* * *
Характер берегов Волги на российском размахе ее протяжений дает образы для всех мотивов «Камаринской», с той же разработкой деталей в своей оркестровке. После бесконечно плавных и заунывных линий запева вдруг выскочит дерзкий уступ с какой-нибудь корявой растительностью, разобьет тягучесть неволи свободным скачком – и опять тягота без конца…
* * *
Бездарным, холодным ремеслом – до искусства не подняться.
* * *
Эстет равнодушен и к России, и к правде мужицкой, и даже к будущему своей родины…
* * *
Мне нет дела до красок, мазков и виртуозности кисти – я всегда преследовал суть.
* * *
Серов был сам по себе и по своему художественному складу ближе всех подходил к Рембрандту.
* * *
В картинах – нужны фоны, нужны пространства для отдыха глаз и для простора главных фигур.
* * *
Некоторые, особенно молодые парни, даже не будучи пьяными, нарочито притворялись такими – до «положения риз». Это, оказывается, поднимало их в общественном мнении деревни; да, во всяком обществе свое общественное мнение: значит, есть на что пить; значит, не дурак, может заработать.
* * *
Но ведь еще в юности мы учили, что три великие идеи заложены в душу человека: истина, добро и красота.
* * *
Искусство создают люди, надеющиеся создать искусство.
* * *
Невозможно, чтобы европейски образованный человек искренне стоял за нелепое, потерявшее всякий смысл самодержавие; этот допотопный способ правления годится только еще для диких племен, неспособных к культуре.
* * *
Искушение жизни очень часто повторяется то в большей, то в меньшей мере и с обыкновенными людьми, на самых разнообразных поприщах. Почти каждому из нас приходится разрешать роковой вопрос: служить Богу или мамоне? Христос до такой степени отрекался от личных привязанностей и от всех земных благ, что, вы знаете, когда родная мать пришла однажды искать Его, Он сказал: «У Меня нет матери, у Меня нет братьев».
Десять писем об искусстве[26]
Письмо первое
Пишу вам, как обещал, свои мимолетные думы об искусстве, без всякой тенденции, без всякого пристрастия.
Уже на вокзале в Петербурге, случайно развернув фолианты «Русского художественного архива», я приковался к «Распятию». Фототипия, очевидно, с рисунка сепией, исполненного с такой силой, с таким мастерством гениального художника, с таким знанием анатомии! Энергия, виртуозность кисти… И на этом небольшом клочке фона так много вдохновения, света, трагизма! Руки Христа крепко заколочены большими гвоздями; тощая грудь от последнего вздоха резко обнаружила линию реберных хрящей; голова закинулась и потерялась в общей агонии тела. Еще мгновение – и надвигающаяся полосами тьма покроет это страшное страдание… Боже, сколько экстаза, сколько силы в этих тенях, в этих решительных линиях рисунка! Кто же это? Кто автор?.. Вглядываюсь во все углы рисунка, мелькнула иностранная подпись. Конечно, где же нам до этого искусства. Надеваю пенсне – C. Вrullof.
Так это Брюллов[27]! Еще так недавно у меня был великий спор в защиту этого гиганта.
Брюллов блестяще завершал весь цикл европейского идеализма, воспитанного великим Ренессансом искусства. Его триумф был беспримерный по своему грандиозному подъему эклектического торжества всех академий Европы.
Ветреная страстная любовница этого маэстро – слава – по смерти его быстро изменила ему. Давно ли она провозгласила его величайшим гением, давно ли имя его прогремело от Рима до Петербурга и затем громко прокатилось по всей Руси великой?
Восьмилетним ребенком за тысячу пятьсот верст от столицы, в пятидесятых годах, еще до железных дорог, в полуграмотной среде – я уже знал это имя и много легенд про живопись этого гения. В шестидесятых годах на лекциях словесности в Академии художеств профессор Эвальд[28] еще увлекал, полный восторгом, всю аудиторию, описывая «Последний день Помпеи. Но не прошло и десяти лет, как мания свержения авторитетов, охватившая, как поветрие, русское общество, не пощадила и этой заслуженной славы. Причины были уважительные: к этому времени у нас проявился вкус национальный; общество жаждало правды выражения, искренности вдохновения художников и самобытности; малейшая традиция общеевропейской школы итальянизма претила русскому духу.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
