«Не займет?» — подумал он и, прихватив трость, направился к двери.
Мейсон Холлоуэй встал с дивана, когда Рис вошел в гостиную, уютную, хотя и требующую ухода.
— Милорд?
Холлоуэй был крупным, высоким мужчиной с темными усами и несколько приторной улыбкой.
— Холлоуэй. Надеюсь, вы простите мое неожиданное появление в вашем доме. Я только что узнал, что моя дорогая невестка находится в Брайервуде.
— Да, она здесь. Вместе с мальчиком.
Холлоуэй издал вздох облегчения:
— Слава Богу! А то я уже начал всерьез беспокоиться. Такое опрометчивое поведение несвойственно Элизабет. Но последнее время она плохо себя чувствовала. Ее мысли порой путались, но я… то есть моя жена и я не ожидали от нее ничего подобного.
— Леди Олдридж и вправду была не здорова, когда прибыла сюда, но сейчас, заверяю вас, ей гораздо лучше. Более того, она чувствует себя достаточно хорошо, чтобы провести здесь некоторое время с моей теткой.
— Вашей теткой? — повторил Мейсон, запинаясь, словно слова застревали у него в горле.
— Все верно. Леди Тависток едет в Брайервуд, с нетерпением ожидая встречи с леди Олдридж после стольких лет.
Это была полная ложь. Записка тети Агги была предельно короткой:
«О чем ты только думал, впустив эту женщину в свой дом? Выезжаю немедленно.
Тетя Агата».
Притворная улыбка сползла с лица Холлоуэя.
— Нигде лучше, чем дома, не позаботятся о леди Олдридж и ее сыне. Я приехал на большой карете для дальних поездок, чтобы им было удобно преодолеть короткий путь домой. А теперь, если бы я мог поговорить с ней…
Рис ощерил белые зубы в подобии улыбки.
— Боюсь, она просила, чтобы ее не беспокоили.
— Глупости! Я ее деверь и в этом качестве — теперь, когда ее мужа не стало, — являюсь главой семьи. Я приехал, чтобы забрать ее домой. Прошу передать ей через кого-нибудь из ваших слуг, чтобы она приготовилась к отъезду.
Рука Риса крепче сжала серебряный набалдашник трости.
— Элизабет никуда с вами не поедет, Холлоуэй. Пока сама этого не захочет. Ни вы, ни ваша жена не должны здесь появляться. Прошу вас удалиться.
Маска вежливости сошла с лица Мейсона.
— Она должна находиться дома, Дьюар. И я, нравится вам это или нет, намерен рано или поздно водворить ее на место.
Рис вспомнил о клинке, спрятанном внутри трости, и его рука зачесалась от желания нажать потайную кнопку и обнажить оружие. Он живо представил, как вырежет предупреждение на черном сердце Холлоуэя.
— Убирайся!
Он перевел взгляд на лестницу, где стоял наготове его крепкий слуга Тимоти Дэниелс.
— Ты пожалеешь об этом, Дьюар, — пригрозил Холлоуэй. — Помяни мое слово.
Рис повернулся к лестнице:
— Не проводите мистера Холлоуэя вон, капрал?
— Слушаюсь, сэр.
Когда Тимоти направился к ним, Холлоуэй устремился к двери.
— Я еще вернусь, — бросил он через плечо и исчез за дверью.
— Если увидишь его где-нибудь поблизости, дай мне знать, Тим.
— Всенепременно, майор.
Поручив Тимоти убедиться, что Мейсон действительно ушел, Рис вернулся в кабинет. Трэвис все еще стоял у стола.
— Я невольно все слышал, — заметил он. — У тебя в гостях дама.
Рис кивнул:
— Графиня Олдридж с сыном. Это был ее деверь, Мейсон Холлоуэй. Элизабет боится его. Она попросила меня дать ей прибежище. Я не мог ей отказать.
— Элизабет… Неужели та самая Элизабет, которую ты проклинал во сне? Кажется, припоминаю: она вышла замуж за человека по имени Холлоуэй.
На щеке Риса дернулся мускул.
— Она самая.
Трэвис вскинул темную бровь.
— Ясно.
— Ничего тебе не ясно. Потому что я сам еще ничего не понял. Знаю только, что она взывала к моей чести солдата, и я не мог отвергнуть ее просьбу. Она будет здесь, пока я не решу, как быть с ней дальше. После чего отпущу на все четыре стороны. Она не из тех, кто быстро меняется.
Судя по его виду, Трэвис опять собирался сказать «ясно», но благоразумно промолчал.
— Женские проблемы! Нет ничего хуже…
Рис взял со стола хрустальный бокал и сделал большой глоток.
— Можешь повторить это еще раз.
Глава 5Спустя несколько дней
Постепенно к Элизабет возвращалось здоровье. Чувствуя себя лучше, она поднялась на третий этаж, где в смежных спальнях располагались миссис Гарви и Джеред. Абстинентный синдром почти полностью прошел, и, хотя она все еще ощущала незначительную слабость, Элизабет могла выходить из дома хотя бы на время.
Постояв немного у двери, она повернула ручку и тихо вошла. Спальни соединялись между собой третьей комнатой, красивой детской, восхитившей ее впервые много лет назад, когда она пришла в дом с Рисом.
В плетеной колыбельке с белыми оборками она представила тогда их общего с Рисом ребенка, улыбнулась и сказала, что из него выйдет чудесный отец. Пустая колыбелька по-прежнему стояла в углу.
При этом воспоминании сердце у нее сжалось. Если бы только Рис мог растить ее сына. Если бы у мальчика был любящий, а не холодный, порой жестокий отец. Джереду не хватало отцовской любви, но Эдмунд отталкивал ребенка, обращаясь с ним едва ли лучше, чем со слугами.
Если бы только она предвидела, какой будет ее жизнь…
Но ее отец восхищался молодым графом и мечтал, чтобы она получила титул. «Эдмунд сделает тебя графиней. Он не обречет тебя на жизнь в деревне, пока сам будет развлекаться в армии».
Отец забросал ее десятком подобных доводов. Поначалу она не обращала на них внимания, уверенная, что со временем сумеет убедить его принять человека, которого она любит, человека, которого сама выбрала в мужья.
Но в конце концов поддалась его словам, поверила страшным предсказаниям, покорилась его приказу и требованиям. По специальному разрешению спустя два месяца после отъезда Риса из Лондона она вышла замуж за графа Олдриджа.
Но думать о том, что было дальше, Элизабет не хотела и обвела детскую взглядом. Миссис Гарви читала Джереду. Он любил слушать всякие истории и сам стал очень хорошим читателем.
— Мама!
Увидев ее, мальчик вскочил и бросился ей навстречу. Элизабет подняла его на руки.
— Доброе утро, милый. — Она поцеловала его в лоб. — Ты становишься таким большим. Скоро я не смогу тебя поднимать.
Она поставила его на ноги, и Джеред улыбнулся. Ему всегда нравилось, когда она говорила, каким большим он становится. Элизабет надеялась, что со временем он вырастет в высокого, сильного мужчину, но к семи годам он был слишком мал для своего возраста и часто замыкался в себе.
