Сирина решительно покачала головой.
– Мир сильно изменился, Марчелла. Поверь мне. Я знаю.
– Да что ты, собственно говоря, видела, с тех пор каквернулась?! Железнодорожный вокзал, что еще?
– Людей. В поезде, на улицах, солдат, молодежь,стариков. Они стали совершенно другими, Челла. Они и гроша ломаного не дадут затитул принца, вполне возможно, что и раньше ничего бы не дали. Лишь одни мыносились со всем этим как с писаной торбой, и если у нас хватит ума, мы должныпозабыть об этом… – Сирина неожиданно улыбнулась. – Неужели ты и вправдуполагаешь, что американцы придают титулу хоть какое-то значение? Если тыскажешь им, что прячешь принцессу в своем подвале, думаешь, они пошевелят хотьпальцем?
– Я вовсе не прячу тебя, Сирина. – Марчелларасстроилась. Ей не хотелось и не нравилось слушать об этом новом мире. Ей былдорог ее старый мир. Весь старый мир. Она верила в старый порядок, в то, как ондействовал. – Ты останешься здесь, со мной.
– Почему? – Сирина несколько мгновений со злостьюсмотрела на старую служанку. – Потому что я принцесса?
– Потому что я люблю тебя. Любила и всегда будулюбить. – Марчелла гордо взглянула на нее.
На глаза Сирине навернулись слезы, она порывисто протянуластарушке руки.
– Прости, не хотела тебя обидеть! Просто мне больновспоминать старые дни. Все, что я любила, ушло. Для меня главным бы??и люди,которых я любила. Мне не нужен этот проклятый титул. Лучше бы бабушка быласейчас жива…
– Но ее нет… Титул – это все, что она оставила тебе внаследство. Ей всегда хотелось, чтобы ты этим гордилась. Неужели тебе нехочется быть принцессой, Сирина?
– Нет, – девушка величественно покачалаголовой, – я хочу есть. За весь вчерашний день она съела лишь кусок хлебас сыром на вокзале. И теперь готова была проглотить быка. Старушка укоризненнопокачала головой.
– Ты ничуть не повзрослела! Такая же невозможная, какойбыла всегда! Свежая… грубая…
Марчелла ворчала, а Сирина с улыбкой лениво потянулась, лежав кровати.
– Я же говорила тебе. Принцессы очень капризны. Что тыхочешь? Испорченная кровь.
– Прекрати шутить такими вещами! – сердитооборвала ее Марчелла.
– Только если ты прекратишь относиться к этому таксерьезно. – Сирина нежно посмотрела на нее. – Теперь у меня полнодругих забот, требующих первоочередного внимания.
Ничего не сказав, Марчелла отправилась ставить кофе – еще одинэлемент роскоши, который по нынешним послевоенным временам было чрезвычайнотрудно доставать. Но от Сирины она ничего не прятала.
– Она рождена быть принцессой, – бормотала себепод нос Марчелла, готовя завтрак. – Подумать Только, не пользоватьсятитулом! Странно! Очевидно, она слишком долго пробыла в Америке. Самое времявернуться домой и вспомнить старые времена…
Через десять минут она позвала Сирину завтракать, иблестящая юная красавица появилась в синем банном халате, который ей дали вмонастыре, волосы ее были расчесаны и отливали золотом в лучах утреннегосолнца.
– Что у нас на завтрак, Челла?
– Тосты, сыр, варенье, персики и кофе.
Сирина благодарно поцеловала испещренную морщинами щеку.Прежде чем сесть за стол, она поклялась, что съест совсем немного, несмотря настрашный голод.
– И все это мне, Марчелла?
Сирине было неловко уничтожать сокровища доброй старушки. Вто же время она отлично понимала, что если откажется есть, то сильно обидит ее.Поэтому она ела аккуратно и с видимым удовольствием. Кофе они поделили пополам,все до последней капли.
– Ты выглядишь словно ангел.
Сирина закрыла глаза и счастливо улыбнулась. Старая женщинанежно прикоснулась к гладкой и нежной щеке девушки и тоже расплылась в улыбке.
– Добро пожаловать домой, Сирина.
Сирина вытянула длинные стройные ноги и улыбнулась:
– Ты искушаешь меня… Но я не останусь здесь.
– Неужели тебе этого не хочется? – Марчеллаобиженно отвернулась.
– Разумеется, хочу. Но не могу же я просто взять ипоселиться тут. Мне нужно где-то жить, нужна работа… Как ты думаешь, смогу янайти работу в Риме?
– Господи! Зачем тебе работать?! – обеспокоеновоскликнула старушка. Ей так хотелось сохранить прошлое. Сирина улыбнулась,поняв это.
– Потому что мне нужно есть.
– Ты можешь жить здесь.
– И есть твои продукты?!
– Как только американцы въедут на верхние этажи, у насвсего будет предостаточно.
– А как ты объяснишь им мое присутствие здесь,Марчелла?
– Какое им дело, кто ты такая? – перешла к оборонеМарчелла.
– Но они могут иметь другое мнение, Челла.
– Тогда ты можешь работать на них. Секретаршей. Ты ведьговоришь по-английски. Не так ли?
– Да, конечно, но они не возьмут меня в секретарши. Дляэтого у них есть свои люди. С какой стати им нанимать меня? – Неожиданноее глаза сверкнули зеленым огнем. – У меня есть идея.
– Что ты придумала? – насторожилась Марчелла,которая отлично помнила, что означает этот взгляд. Ей всегда становилосьнемного не по себе в таких случаях, но в большинстве своем идеи Сириныоказывались неплохими.
– Скажи мне, с кем я могу поговорить по поводу работы?
Марчелла задумалась на мгновение.
– Мне дали адрес на тот случай, если я найду девушкупомогать мне по дому. – Она подозрительно взглянула на Сирину. – Нозачем он тебе?
– Хочу посмотреть, какая работа у них есть.
Одно дело – провести ночь в уютной комнатке Марчеллы, исовершенно другое – вечно жить в подвале дома, который когда-то был еесобственным. Сирина была не готова подняться на верхние этажи. Но если дадутработу, ей придется это сделать. Просто она должна убедить себя, ч-та это чужойдом. Однако, когда она свернула за угол в конце виа Национале, прошла мимо баньДиоклетиана и отыскала нужный дом, внутри у нее все как-то странно сжалось. Авдруг ей не дадут работу? Что тогда делать? Вернуться в Америку? Или жеостаться здесь, в Риме? Но чего ради? «Ради своей души», – ответила Сиринана этот вопрос и решительно распахнула дверь, ведущую в офис, устроенныйамериканцами. Она должна остаться в Риме. От этой мысли ее лицо озарилосьулыбкой.
Входя в здание, она чуть не столкнулась с высоким мужчиной сюношеской улыбкой и густой шевелюрой светлых волос, выбивавшихся из-под военнойфуражки. Фуражка лихо съехала набок, и было просто удивительно, как это она непадала. Мужчина не отрывал восторженного взгляда от зеленых глаз Сирины. Накакое-то мгновение у нее возникло желание улыбнуться ему, но она поспешноотвела глаза. Каким бы симпатичным ни был мужчина и как бы дружески он нисмотрел, военная форма всякий раз напоминала ей о пережитых ужасах.
