Он осторожно, маленькими шажками, подкрался к краю лестничного пролета, спрятался за выступ стены. Старая штукатурка с шумом обсыпалась вниз.
Сердце пропустило удар.
Зачем рыпнулся? Ну зачем?..
Шаги на лестнице замерли.
— Ну, что там?
— Да черт знает… Тут, блин, сыпется все уже… Стремно.
— Ползи-ползи. А то засел там какой-нибудь хрен.
— Ну и что? Засел. Мало ли, кто тут засел… Светает уже. Территория чужая, валить надо. И так из-за этой сучки завязли.
— Лезь давай, умник!
Шаги послышались снова. Осторожные, едва слышные. Но арматура опять угрожающе заскрипела. Игорю показалось, что он мельком увидел в полумраке чье-то лицо. Деревяшка в руке сделалась скользкой от пота.
Арматура скрипнула. Что-то упало.
— На хрен! Нет там никого. Тебе надо, Маркел, ты и лазай. Туда фиг заберешься!
— Ну, смотри.
Шаги стали удаляться. Еще пару раз что-то упало, хрустнуло и после того внизу все стихло. Сердце стало биться ровнее, одеревеневшие ноги стали ватными, чуть не подогнулись…
До самого рассвета Игорь не спал, сторожил лестницу. Но больше до наступления утра ничего не произошло.
Когда рассвело, Морозов осторожно спустился вниз.
Следов ночного преступления было немного. Только кровь. В подъезде и на пустыре. Там, где лежала женщина. Тела на этом месте не оказалось.
Игорь перехватил дубинку и поспешно убрался с жуткого пустыря. Прочь, прочь отсюда, от этого зверского кошмара…
Ночь отступила, оставив после себя не только мрачные тени из беспокойных снов, но и вполне реальные жертвы. Зато теперь было ясно наверняка: люди в городе были.
Когда опасный пустырь остался позади, Морозова слегка отпустило. Вернулись усталость и голод. Трамвайные рельсы кончились, в трещинах на асфальте густо росла трава. Местность вокруг все больше напоминала лес. Ветхие дома виднелись там и тут сквозь кустарники кроны деревьев, но Морозов никак не мог понять, где находится. Может быть, виной всему был шок от пережитого ночью, может быть, переутомление.
Игорь понял, что заблудился. Это звучало смешно. В родном городе, в знакомом районе… Заблудился. Среди деревьев, мощного подлеска, высокой некошеной травы.
И рельсы пропали.
— Трамвай дальше не идет… — прошептал Морозов и сел под дерево. — Чертовщина.
В животе протяжно заурчало.
— Война войной, а обед по расписанию… пробормотал он и только тут понял, что забыл все припасы там, на третьем этаже. И коньяк, и сухие супы…
В кармане плаща остался только мятый «бомж-пакет». Ни воды, ни супов. Отлично!
Возвращаться назад?
Игорь покачал головой. Нет. Назад ему не хотелось совершенно.
— Приехали.
Он с хрустом разорвал пакет и стал, крупинка по крупинке, есть сухие, обезвоженные макароны. Гадость…
Содержимое вкусовых пакетиков он всухомятку употреблять не решился: высыпал в траву. Черт с ними.
Игорь дожевывал травянистые, безвкусные волокна, когда в траве, как раз там, куда он сыпанул золотистый порошок, зашебуршало. Морозов напрягся, ожидая увидеть змею, но из зелени выглянула острая серая мордочка и глазки-бусинки.
Игорь не ожидал от себя такой молниеносной реакции. Дубинка, казалось, сама прыгнула ему в руку. Удар!
Крыса подскочила, но тут же упала на траву с разбитой головой.
Это получилось рефлекторно. У Морозова не было намерения убивать животное. Он даже не знал, что теперь делать с тельцем зверька…
Но внутри уже что-то сработало само по себе.
Некоторое время Игорь смотрел на тушку. Потом осторожно, двумя пальцами поднял мертвую крысу за хвост.
Нет, он не испытывал брезгливости. Да и вообще от чрезмерного чистоплюйства был избавлен. Но мысль, которая пришла Игорю в голову ему совершенно не понравилась.
Мясо.
Он держал в руках мясо. Добычу. Еду. Именно этой идеей, пусть несознательной, объяснялась быстрая реакция и то, как легко Морозов, прежде никогда не убивавший животных, прибил крысу. Организм сам решал за него, что лучше, а что хуже. Рядом была пища, и инстинкты требовали: бери, ешь!
Для рассудка же эта перспектива была отвратительна. Будь то птица: утка или голубь… Но крыса! С ее мерзким голым хвостом, с ее похожими на человеческие руки лапками. К тому же, некстати вспомнилось, что крысы в средние века были разносчиками чумы.
Игорь осторожно поднес трупик к лицу и втянул воздух. Пахло как в сыром подвале.
А еще — кровью.
И от этого запаха у Морозова во рту непроизвольно собралась слюна.
— Дичаем… — пробормотал он, сглатывая. — Что ж мне ее… сырую? Без соли?
Он вспомнил, что в лавке с висельником видел соль, хоть и слипшуюся в единый ком, но все же… Что ей сделается? Соль она и в Африке соль.
Но это означало — возвращаться. Во-первых, в дурную лавку, где разлагающийся труп смердел на всю округу, во-вторых, через страшный пустырь. Можно было, конечно, в обход…
Игорь оборвал эту мысль.
— Да что я ее, жрать, что ль, собрался?
Он откинул тушку в сторону.
— Шкуру еще надо содрать… — сквозь зубы процедил Морозов, тщательно вытирая руки. — Нечем. Даже ножа нет.
Он вспомнил, что в далекой Финляндии остался в его потрепанной робе классный строительный нож. С широким и острым как бритва лезвием. Плексигласовая рукоятка удобно ложилась в ладонь, даже в воде не тонула! Как-то раз напарник Морозова уронил нож в ливневую канализацию. Нашли легко.
— Да. Жалко.
Игорь высыпал оставшиеся макароны в рот, с натугой захрустел и и очередной раз огляделся.
Деревья… Будто и не в Таллинне.
Нет, конечно, столица Эстонии всегда была местом зеленым и экологически чистым — не Марду какой-нибудь и не Кунда, где стоял целлюлозный завод и от вони можно было задохнуться. Но деревья и парки в Таллинне были разбиты с эстонской аккуратностью. В них нельзя было заблудиться.
Морозов припомнил, как давным-давно, когда еще был жив отец, он ездил с ним к родне, в Брянск. И тамошний родич, то ли дядька, то ли еще кто, стращал молодого Игоря тем, что в центральном брянском парке в годы войны прятались партизаны. На отца эти истории не производили впечатления, его больше волновала пивная: он с европейской непривычки маялся похмельем, оставшимся после давешней бурной родственной встречи. А вот Игорь запомнил. Уж очень его поразили деревья, которые он по малолетству не мог обхватить. И то, что дорожек как таковых не было. А главное, его удивила тетенька, собиравшая в парке, посреди города, грибы.
