В мае, через месяц после освобождения, Бобби «Ангел» не явился в полицию. Он съехал с квартиры, не отметившись в учетной карточке. Он исчез.
В июне он принялся за старое, словно и не было ареста и семи лет тюрьмы. Так заядлый курильщик не в силах побороть старой привычки, инстинктивно тянется к сигарете.
Бобби пристал к двум женщинам в июне. Две в июле. Три в августе. Еще две в начале сентября. Восемьдесят восемь месяцев тюрьмы до крайности распалили Бобби.
В полиции были уверены, что эти преступления — дело рук одного человека, а именно Бобби. Все жертвы примерно одинаково описывали ситуацию. Вечером, в темноте, когда никого не было рядом, к ним подходил незнакомец, и прижав пистолет к ребрам жертвы, говорил: «Я веселый парень, поедем со мной, я ничего плохого тебе не сделаю. Закричишь — убью. Поиграем, и все будет хорошо. Я, правда, парень веселый». Он почти каждый раз произносил один и тот же набор фраз, и женщины запоминали слова «веселый парень», потому что они звучали особенно устрашающе, когда Бобби произносил их высоким, мягким, женским голосом. К тому же все девять пострадавших одинаково описывали внешность преступника: стройный, рост выше среднего, смуглый, на подбородке ямочка, карие глаза, тонкий голос. Друзья называли его «Ангелом» за нежный голос и хорошенькое, почти детское лицо. Бобби было за тридцать, но ему не давали и двадцати. Женщины говорили, что за его полудетской внешностью скрывалась грубая мужская сила.
Бармен отдал распоряжения двум помощникам и сейчас рассматривал три глянцевитых снимка Бобби, которые вынул Фрэнк Говард и положил на стойку. Бармена звали Отто. Это был приятный, смуглый мужчина с темной бородой. На нем были белые брюки и голубая рубашка, расстегнутая на груди. На загорелой груди курчавились рыжеватые волосы и висел зуб акулы на золотой цепочке. Отто взглянул на Фрэнка и нахмурился.
— Я не знал, что в сферу полиции Лос-Анджелеса входит и Санта-Моника.
— Мы здесь с согласия местного участка.
— А-а.
— Полиция Санта-Моники помогает нам в розыске. — Фрэнк добавил недовольно: — Вы его видели?
— Да, конечно. Здесь он был пару раз.
— Когда? — спросил Фрэнк.
— Может, месяц назад. Или раньше.
Бэнд после двадцатиминутного перерыва заиграл мелодию песни Билли Джоэла.
Отто заговорил громче:
— Нет, с месяц его здесь не видел. Я запомнил его, потому что уж больно мал он казался. Я посоветовал ему пойти мультики посмотреть, он раскричался, устроил сцену.
— Что именно?
— Требовал вызвать хозяина.
— И все?
— Обругал меня, — сердито добавил Отто. — Меня никто не называл такими словами.
Чтобы расслышать, что говорит бармен, Тони приложил ладонь к уху. Тони нравились песни Билли Джоэла, но не в исполнении оркестра, музыканты которого пытались компенсировать недостатки исполнения неумеренной громкостью звучания.
— Так, обругал, — продолжал Фрэнк.
— Что потом?
— Потом извинился.
— Как?! Сначала требует хозяина, потом матерится и, наконец, извиняется?
— Да.
— Почему?
— Я попросил его, — ответил Отто.
Фрэнк поморщился от оглушительной музыки и подался вперед.
— Извинился, потому что его попросили?
— Ну... сначала он полез драться.
— Ты избил его? — громко спросил Тони.
— Не-а. Если расподлейший сукин сын начинал буянить в баре, мне никогда не приходилось успокаивать его кулаками.
— Ты, должно быть, действуешь на них обаянием, — крикнул Тони.
Закончилось музыкальное вступление, и грохот сменил визжащую игру инструментов. Солист, отвратительно подражая Билли Джоэлу, гремел, как шторм.
Рядом с Тони за стойкой сидела подвыпившая зеленоглазая блондинка. Она слушала беседу и вдруг сказала:
— Продолжай, Отто. Покажи им фокус.
— Ты фокусник? — спросил Фрэнк. — Что, удаляешь буйных посетителей?
— Он их пугает, — продолжала блондинка. — Это чудесно. Давай, Отто, покажи хозяйство.
Отто извлек из-под бара высокую пивную бутылку. Он поднял ее на всеобщее обозрение и затем отбил от нее кусочек. Вцепившись зубами в горлышко, он сжал челюсти. Хрустнуло, и через секунду обломок звякнул в мусорном ведре.
Наконец прозвучал последний пассаж, и бэнд смилостивился над посетителями, одарив их тишиной.
В наступившей тишине взорвались аплодисменты. Отто сплюнул в ведро еще один осколок бутылочного стекла.
— Господи, — пробормотал Фрэнк.
Блондинка захихикала.
Отто откусывал и выплевывал целые горсти стекла, пока от бутылки не осталось плоского дна с зазубринами, слишком твердым даже для зубов Отто. Вышвырнув донышко в ведро, Отто улыбнулся.
— Я сжевал бутылку на глазах у парня. Потом я злобно взглянул на него и приказал сесть. Я предупредил, что если он не сядет, то же случится и с его носом.
— Что? Откусить нос? Угроза, действительно, убедительная. Здесь часто случаются безобразия? — спросил Фрэнк.
— Не-а. Наш бар образцовый. Не больше одной неприятности в неделю. Не более.
— Как у тебя получается этот фокус? — спросил Тони.
— Грызть стекло? Есть маленький секрет. Но выучиться несложно.
Бэнд разразился очередной композицией, точно шайка разбойников ворвалась в спокойный дом и перевернула его вверх дном.
— И никогда не порезался? — крикнул Тони.
— Изредка. Но язык цел. Главное — узнать, годится твой язык для фокуса или нет.
— Но ты же ранишь себя!
— Конечно. Несколько раз резал губы.
— Но в этом весь эффект, — вмешалась блондинка. — Отто стоял перед сопляком и не подавал виду, что кровь стекает с губ. — Зеленые глаза вспыхнули от восхищения. В них Тони заметил похотливые огоньки и поежился. — Он стоял и кровь струйками сбегала по губам к бороде, а он увещевал сопляка.
— Представляю, — сказал Тони. Ему стало не по себе.
— Да-а, — протянул Фрэнк, не зная, что сказать. — Ладно. Вернемся к Бобби. — Фрэнк постучал пальцем по разложенным карточкам.
— После того как ты успокоил его, он ушел в другое место?
— Нет. Я обслужил его.
— Он показал документы?
— Да.
— Что — водительское удостоверение?
— Да. Ему, оказывается, тридцать. Я думал, что он школьник. Из одиннадцатого класса. А ему — тридцать.
Фрэнк спросил:
— А на чье имя было удостоверение, не помнишь?
