Злокачественная агрессия свойственна исключительно человеку, и она не порождается животными инстинктами. Она не нужна для физиологического выживания человека и в то же время представляет собой важную составную часть его психики.
Эрих Фромм. Анатомия человеческой деструктивности, 1973 Применение биологических средств для поражения людей — трудно раскрываемый вид преступлений. Осуществляться они могут в военных (биологическая война, биодиверсия), политических (биологический теракт), криминальных целях (биокриминал), а также в рамках стратегии непрямых действий, цель и организаторов которых очень трудно установить. Однако в криминалистической литературе отсутствуют типовые схемы их расследования. Не в лучшем положении находятся и те, кто первым столкнется с последствиями таких преступлений — медицинские работники низового звена. Именно от их внимательности и способности выявлять необычные звенья в эпидемической цепочке известной инфекции зависит оперативность в обнаружении искусственного характера вспышки инфекционной болезни или массового отравления. Но и медицинские работники ограничены в своих действиях рядом ложных или неконкретных представлений о поражающей способности биологических агентов и о вызываемых ими инфекционных и эпидемических процессах, позаимствованных в основном из брошюр и статей декларативного характера. Эти обстоятельства ставят в неравные условия российских врачей и работников правоохранительных органов по отношению к их западным коллегам, да и к самим террористам, имеющим более полные и объективные источники информации по данной проблеме.
Особенно «разрыв» в качестве и полноте информации бросается в глаза при сопоставлении руководства «Medical Aspects of Chemical and Biological Warfare», вышедшем в США в 1997 г. под редакцией F. R. Sidel et al., монографии G. Zubay et al. (2005) и, например, с руководством «Противодействие биологическому терроризму», опубликованном в 2003 г. в России под ред. Г. Г. Онищенко.
Отдельным отечественным руководствам по эпидемиологии в тех их разделах, в которых речь идет о последствиях совершенных биотеррористических актов или применения биологического оружия, характерны своеобразные «родовые травмы». Например, эпидемиология искусственно вызванной вспышки инфекционной болезни отождествляется с эпидемиологией инфекционной болезни, распространившейся в военное время. Даже известные российские ученые-эпидемиологи микробную культуру называют оружием, а культивирование бактерий в колбе с питательным бульоном, его производством (например, Б. Л. Черкасский, 2000). Табличные перечни биологических агентов, «наиболее вероятных для применения террористами», составляются по учебникам для младших курсов медицинских вузов и, как правило, на основе такого лабораторного показателя, как «летальная доза», без учета возможностей их массового производства, достижений рецептуростроения, аэробиологических и других характеристик. При этом никого из авторов таких работ не смущает то обстоятельство, что, уже ставшие известными, биологические диверсии и теракты проводились с использованием других биологических агентов и/или имели совершенно не следующие из этих таблиц последствия. Нормой литературы подобного рода стали безответственные ссылки типа «некоторые исследователи считают». А за первый «достоверный факт» применения биологического оружия принято описание нотариуса генуэзских работорговцев де Мюсси причин чумы в Кафе в 1347–1348 гг., сделанное им на основе учения о миазмах (см. Б. Л. Черкасский, 2000; Г. Г. Онищенко, 2003). Из этого и подобных исторических мифов произошел другой, современный, последствия которого мы видим на примере Ирака — миф о доступности биологического оружия малоразвитым странам. За пределами научных интересов авторов большинства работ по ликвидации последствий биотеррористических актов находятся поражения биологическими токсинами (например, этим страдает работа Г. Г. Онищенко с соавт., 2003).
И уже совсем недопустимым мне представляется использование для планирования мероприятий по ликвидации биотеррористических актов и диверсий такого «продукта холодной войны», как миф о «выбросе спор сибирской язвы из предприятия по производству БО в Свердловске в 1979 г.». К сожалению, он нашел свое мутное отражение в работах И. В. Домарадского (1996); Б. Л. Черкасского (2000, 2002, 2003); и даже Г. Г. Онищенко с соавт. (2003).
Кроме перечисленных выше субъективных препятствий на пути расследования биотеррористических актов и биодиверсий, имеются еще и объективные , обусловленные принципиальными различиями между эпидемиологией искусственных и естественных эпидемических процессов. Современное деление эпидемиологии на общий и частный разделы сложилось более чем 100 лет назад, когда была установлена роль микроорганизмов в развитии эпидемических процессов, и еще не существовало угрозы искусственных эпидемий, вызванных применением биологического оружия или актами биотеррора. Однако за прошедшие годы эпидемические угрозы качественно изменились. Во-первых , начавшаяся в 1930-х гг. гонка биологических вооружений дала возможность ряду развитых стран накопить опыт по созданию и применению биологического оружия. Во-вторых , так называемая «почтовая эпидемия сибирской язвы», вспыхнувшая осенью 2001 г. в США, показала, что в мире имеются силы, способные в рамках стратегий непрямых действий профессионально осуществлять биотеррористические акты, оставаясь при этом неустановленными[1]. В-третьих , в настоящее время способы и средства биологического поражения людей по своим возможностям вышли далеко за пределы эпидемических процессов, которые являются объектами изучения общей и частной эпидемиологии. Поэтому цель данной работы состоит в обосновании нового раздела эпидемиологии — эпидемиологии искусственных эпидемических процессов и других, умышленно вызванных биологических поражений (неправильной эпидемиологии)[2], способного разрабатывать подходы к их распознанию и устранению последствий.
