Пролог. Неуправляемые. Март 1976
R2-D2 отказывался работать.
И вовсе не из-за упрямства, за которое позже маленького дроида полюбили миллионы поклонников «Звездных войн» во всем мире. Утром двадцать второго марта 1976 года в тунисской пустыне в первый день съемок R2-D2 просто не смог работать – у него сели батарейки.
Этим дело не ограничилось. Несколько роботов с дистанционным управлением тоже не желали повиноваться. Одни сразу падали, другие вообще не трогались с места. Третьи, сбитые с толку сигналами местных радиостанций, метались, как безумные, по песку. «Роботы будто сошли с ума: сталкивались, падали, разбивались, – вспоминал исполнитель роли Люка Скайуокера Марк Хэмилл, изнывавший под жарким солнцем пустыни. – Чтобы привести их в чувство, уходили бесконечные часы»[1].
Режиссера фильма, мрачного бородатого калифорнийца лет тридцати с небольшим, звали Джордж Лукас. В этой ситуации ему оставалось одно: терпеливо ждать. Если кто-то из роботов хоть секунду работал, как надо, Лукас снимал все, что можно успеть, пока дроид не отключался с треском. Иногда Лукас просил тянуть неисправного робота на невидимой проволоке, пока та не лопалась или пока дроид не падал. Но это было не так уж важно: Лукас надеялся все исправить в монтажной комнате. Работать там ему нравилось гораздо больше, чем щуриться в камеру посреди пустыни.
Это был первый из восьмидесяти четырех долгих и мучительных дней съемок «Звездных войн». Команда серьезно выбивалась из графика – на целых двадцать суток. С самого начала все пошло не так. «Я постоянно впадал в отчаяние», – признавался позже Лукас[2].
Отчасти это было вызвано тем, что Лукасу казалось, будто он полностью потерял контроль над собственным фильмом. В этом он винил руководителей студии «20-й век Фокс» – они экономили на всем подряд и отказывали ему в деньгах, необходимых для нормальной работы. Большие боссы в «Фокс» скептически относились к затее: научная фантастика, настаивали они, мертвый жанр, а реквизит, костюмы и спецэффекты чересчур дорогие. По мнению киностудии, Лукасу лучше обойтись скромным бюджетом, а проблемы с роботами решать по мере поступления. «“Фокс” никак не хотела расщедриться, а потом стало слишком поздно, – негодовал Лукас. – Каждый день мы теряли как минимум час из-за взбесившихся роботов. Этого бы не случилось, если бы нам дали шесть недель перед началом съемок – мы бы доработали роботов, протестировали и ввели в строй»[3].
Впрочем, проблемы возникали не только из-за роботов. Энтони Дэниелс, актер с классическим образованием и типичный британец, исполнял роль Трипио – протокольного дроида C-3PO. В плохо подогнанном блестящем золотистом костюме из пластика он невыносимо страдал, почти ничего не видел и не слышал. При любом движении костюм колол его или царапал: «Весь в шрамах да царапинах», – вздыхал Дэниелс. А если он падал, что случалось часто, приходилось ждать, пока кто-нибудь из съемочной группы не заметит его и не поможет подняться[4]. После первой недели Дэниелс совершенно отчаялся, уже не надеясь, что к концу съемок останется целым и невредимым. «Работа не ладилась, – говорил Лукас позже. – Если честно, роботы совсем плохо функционировали. Энтони Дэниелсу было очень тяжело… Мне не удалось добиться, чтобы Арту проезжал хотя бы полметра, не врезавшись во что-нибудь… Все они были на стадии прототипа… мы говорили: “Господи, надо что-то делать… Денег нет, но мы должны что-то придумать”»[5]. Но ничего не получалось. Лукас поклялся, что больше никогда не уступит контроль над своими фильмами руководителям киностудий. Да что они понимают в кино? «Совершенно беспочвенно указывают людям, что делать, – жаловался Лукас. – Рано или поздно они начинают думать, что лучше режиссера знают, как делать фильм. Начальники! Но бороться с ними невозможно – деньги-то у них»[6].
Если фильм все же выйдет и принесет успех, одно точно поменяется: впредь он сам, и только сам, будет контролировать бюджет.
Однако некоторые вещи при всем желании были ему неподвластны. Например, совершенно непредсказуемая погода в Тунисе, которая никак не облегчала работу. В первую же неделю съемок в долине Нефта впервые за семь лет пошел дождь, который не прекращался четыре дня. Оборудование и машины увязли в грязи – чтобы вытащить их из этой жижи, пришлось призвать на помощь тунисскую армию. По утрам часто стоял холод, а к полудню наступал палящий зной. Обычно Лукас начинал день в коричневом пальто и смотрел в камеру, пряча руки глубоко в карманы. Когда солнце поднималось выше, он скидывал пальто, надевал темные очки и в рабочей клетчатой рубашке и бейсболке, надвинутой на глаза, командовал актерами. Если декорации терзал не дождь, то сильный ветер: он разнес на куски песчаный краулер, и часть декораций улетела, как выразился кто-то из съемочной группы, «почти до самого Алжира»[7].
Песок, казалось, проникал повсюду: щипал глаза, сек кожу, забирался во все щели и трещины. Чтобы защитить от песка и ветра, Лукас хранил свои камеры «Панавижн» в пластиковых чехлах, но линза одной из них все равно оказалась почти испорчена. Его преследовали проблемы с оборудованием и простое невезение. Один из грузовиков загорелся, в огне пострадало несколько роботов. Потом подвели машины, и оборудование пришлось возить на спинах ослов.
К концу первых двух недель Лукас выдохся. Постоянные задержки, связанные с плохой погодой, неисправными дроидами и дурно подогнанными костюмами… ему удалось реализовать лишь две трети того, что он хотел видеть в фильме, и тем, что получилось, он остался недоволен. «Из-за всех этих проблем дела шли все хуже и хуже, – рассказывал Лукас, – и я не ждал ничего хорошего». Он совершенно пал духом, даже не пошел на вечеринку в честь окончания тунисской части съемок, которую сам организовал, и заперся в гостиничном номере, чтобы страдать в одиночестве. «Все шло не по плану, – вздыхая, вспоминал он. – Мир рушился. Я чувствовал себя вконец несчастным»[8].
