Карты, тату и гитара
– Первый тост за альма-матер! – объявил поднявшийся с бокалом Лева Матарас, раньше всех облысевший и больше всех округлившийся. – Нам, коллеги, я считаю, повезло с профессурой… Со школой диагностики, с тем же Институтом сердца… И наши учителя нам действительно кое-что дали. Реально!
– Не кое-что, а все, что могли, – привычным жестом поправив очки, вставила бывшая староста потока, угловатая и нескладная Алена Чубак. – Будем называть вещи своими именами, Левчик!
– Вот именно, – кивнул Матарас, бросив на нее одобрительный взгляд и послав воздушный поцелуй. – А если что-то и недодали, то научили, как нам это взять самим. Скажем им искреннее «спасибо» и отвесим низкий поклон…
Петр Фролов разглядывал лица бывших однокурсников и думал, что эта встреча, посвященная 15-летию окончания вуза, – неплохой луч света в бесконечной врачебной рутине из вызовов, бессонницы, писанины, подключичных инъекций, интубаций[1]. Как не хочется снова туда окунаться! Пока есть шанс – надо оттягиваться по полной!
Он, пожалуй, единственный из присутствующих врач «Скорой», где начал работать, еще будучи студентом. Конечно, профессура в вузе дала им все, что надо, даже больше, но… Это была теория, а практику он познал, что называется, в деле, еще на четвертом курсе, когда фельдшером начал мотаться по вызовам. И эта разница между теорией и практикой выпирала порой настолько, что он, случалось, вставал на лекциях и спорил с профессором.
У преподавателя по фармакологии была привычка: если рецепт на занятии выписан неправильно, он ставил «неуд» и приписывал внизу «больной умер». Петр без зазрения совести подходил к ассистенту кафедры и бесстрашно бросал в лицо: «А у меня выжил сегодня ночью и сейчас живет! Могу назвать, в какой больнице, я отвез его туда». Против практики не попрешь! За подобные выходки преподаватели его недолюбливали, все это выливалось в тройки на экзаменах, хотя знал Петр предмет на «пять».
В общем, особенные были с профессурой у него отношения, что и говорить, но выпить за альма-матер – святое дело.
Встреча проходила в ресторане шлюпочной палубы теплохода «Хирург Бекетов», плывущего по маршруту выходного дня вверх по Каме.
Все изменились за пятнадцать лет. Кто-то защитился, кто-то бороду отпустил, кто-то женился, кто-то даже умудрился бросить медицину.
У каждого свои достижения. Петр, к примеру, успел развестись. Правда, бывшая жена Элла, работавшая участковым терапевтом, перед самой встречей вдруг подкатила с предложением изобразить супружескую пару, чем не на шутку его смутила.
– Как ты не понимаешь, у нас была студенческая свадьба, Фролов, прикинь, – лепетала она накануне вечером по сотовому, – скажи мы им правду, сколько сразу вопросов посыплется: что да почему? Тебе это надо? Мы как бы… на виду.
– Ты думаешь, они не знают?
– Нет, конечно, откуда? Мы полгода как развелись. У всех свои проблемы, дела, заботы. Не до нас им было.
Сейчас Элла сидела рядом, заливисто смеялась над шутками известного хохмача Мишки Трегубова. Отработав в поликлинике положенный срок интернатуры, Михась прошел специализацию по мануальной терапии и засел в одном из санаториев края.
– Тепло, светло и мухи не кусают, – сообщил он заговорщицки после очередного тоста. – Это как раз по мне. О большем не мечтаю. А насчет того, что зарплата невысокая, так есть такое понятие, как шабашки.
– С шабашек, как известно, пенсия не начисляется, – возразил ему гинеколог Серж Гамаюн. – Это черная зарплата, по сути. Выпил пару раз, и можно забыть.
– Можно выпить, а можно и в банк положить под проценты… Что касается пенсии, я до нее вряд ли доживу, – парировал Михась, потянувшись за гитарой. – Столько воды утечет к тому времени! Мужики, помните нашу… корпоративную…
И под нехитрые аккорды затянул:
Мне по душе февральские метели, Пожалуй, со студенческой скамьи… Когда мы соберемся, в самом деле, Седые однокурсники мои?
Когда наполним звонкие фужеры, Как в юности, смыкая тесный круг Хирургов, терапевтов, акушеров, И главврачей, и докторов наук…
Песенку поначалу поддержали, однако больше слов никто не помнил, поэтому гитару пришлось отложить.
Петру вспомнился стройотряд после первого курса. Лучше Михася никто не играл на гитаре, и в карты ему равных не было. Базировались они тогда в Катырево – на севере области, вокруг сплошь зоны и спецпоселения. Трегубов один раз на спор «раздел» в «очко» признанного каталу, чем заслужил авторитет не только среди однокурсников, но и среди поселенцев.
Помнится, в тех местах Михась свободно мог сойти за своего: восточная внешность, привычка бриться наголо и куча татуировок на руках – ну чем не бывалый урка, только что откинувшийся с зоны?
Тату и сейчас цепляли глаз, отвлекали, мешая сосредоточиться. Петр представил Трегубова в костюме мануальщика с коротким рукавом и понял, что на прием к такому доктору лично он бы не пошел.
– Не знаю, – снисходительно улыбаясь, заметил Серж. – По-моему, работа в санатории – жуткая скука. Она в основном для бабушек предпенсионного возраста. Кому для стажа не хватает совсем чуть-чуть.
– А где еще, скажи, есть возможность бесплатно прокатиться судовым медиком на теплоходе до того же Питера? До Астрахани? До Москвы? Вот тебе и скука, Серега… Ты не прав! – пустился в возражения Трегубов, пытаясь зацепить с тарелки ломтик маринованного лука. – А сейчас я вам опишу случай, который был недавно. Если кто-то после этого скажет, что у нас скука… Прошу тишины! Короче, у нас в санатории есть сауна с бассейном, которые пользуются большой популярностью. Вы слышали, наверное…
– Ты в этой сауне делаешь массаж каким-нибудь… эмансипированным мадамам, – иронично вставила староста Алена Чубак. – Конечно, это скукой никак не назовешь, тут я с тобой полностью согласна. Имею представление.
– Вы хотите услышать историю? – обиженно загундосил Михась. – Так слушайте! Короче, прибегает ко мне на днях банщица с бледным, как кефир, лицом. Губы трясутся, на лбу – испарина. Михаил Афанасьевич, у меня, говорит…
– Так ты у нас Афанасьевич? – чуть не подавился куском баранины Серж. – Как Булгаков, значит. Как я тебе завидую… А в вузе помалкивал, скромняга!
– Завидовать потом будешь, когда дослушаешь до конца, – вмешался Петр, чувствуя, что история вот-вот прервется окончательно. – Дайте рассказать человеку.
– У меня, говорит, в сауне труп. Мне что делать? Хватаю фонендоскоп, тонометр – и за ней следом. Забегаем в парилку – лежит на верхнем полке черный как смоль, высушенный, как мумия, мужик. Сухой, твердый – со вчерашнего вечера в парилке, прикидываете?
