Трактат о физическом существовании потустороннего мира (отрывок)Место это создано лишь из камня и пепла, наполнено лишь холодной тьмой, пахнет лишь ржавчиной и разложением, и во рту оно оставляет лишь острый и кислый привкус страха.
Мальчик глядит в небо… хотя это вовсе не оно. Вместо неба наверху колеблется пелена серого дыма, тяжелая и зловещая, она тянется отсюда до самого края мира. Лишь ее различает мальчик, да еще две витые колонны из битого камня, что подобно окаменелым древесным стволам переплетаются над плитой, на которой он лежит. Руки, что сжимают его голову, так же тверды, как и алтарь под затылком, – и так же холодны. Когда мальчик пытается повернуться, пальцы сжимают его виски так сильно, что кажется, будто череп под давлением треснет.
Так что мальчик лежит неподвижно, уставившись в ничто наверху, в не-небо, что простирается над этим проклятым местом, в этом «нигде».
В Бездне.
Алтарь страшно холоден, а камень, из которого он сделан, столь древний, что больше похож на отполированное железо. Его будто высекли из единого куска черного металла, вроде того, что находят в сердцах упавших звезд. Холод проникает в плоть мальчика и пробирает его до костей, заставляет дрожать так, будто тот лежит на льду.
Он пытается пошевелить руками, но они связаны. Его ноги также стянуты веревкой, настолько плотной и грубой, что при малейшем движении ее волокна впиваются в кожу и причиняют жгучую боль – нестерпимую, как и холод, идущий от алтаря. Мальчик шевелит пальцами, но им не за что зацепиться, нечего ухватить – лишь золотые кольца звякают, когда он царапает камень.
Сначала он бился, боролся изо всех сил с культистами, скрывающими лица в капюшонах цвета свинца, что тащили его по пологой каменной лестнице и укладывали на алтарь. Но это было бесполезно. Их было так много, так много рук сжимали его тело, пока он еще не обессилел, пока корчился и кричал, кричал, кричал… они держали его железной хваткой. Когда его привязывали к плите, он продолжал сражаться, но борьба лишь зря отнимала силы.
Привязав жертву, культисты отступили. Мальчик поднял голову и смотрел, как они собираются по обе стороны от каменных ступеней, склонив головы и пряча ладони в свисающих длинных рукавах. Он вновь начал кричать: грудь его вздымалась, когда легкие наполнялись ледяным воздухом, но мужчины глазели на жертву, сохраняя молчание. Когда мальчик обессилел и опустил голову обратно на алтарь, в нее вцепились две руки и прижали затылок к плите.
Теперь он может лишь моргать. Даже если время движется здесь, он не в силах следить за его движением: разум затуманен тошнотворными сладкими зельями, которые его заставили выпить, и цветным дымом с кислым запахом, которым его заставляли дышать, прежде чем принесли сюда, в это ужасное «нигде». Теперь, после драки, когда последние силы высосал холод, у мальчика начинает кружится голова – кажется, что сама Бездна вращается вокруг него.
Он пытается вспомнить свое имя. Бесполезно. Он пытается вспомнить, сколько же ему лет, – он знает, что молод, и цепляется за это знание, хотя и потерял счет годам. Ему пятнадцать? Двадцать? Возможно, больше. Он не помнит, и чем больше напрягает память, тем больше забывает.
Теперь он видит, что над ним из-за оголовья алтаря склоняется мужчина. Потом мужчина отворачивается, и мальчик больше его не видит, но слышит шорох его одеяния и глухой звук шагов.
А затем раздается иной звук – скрежет металла о металл. Мужчина возвращается в виде черной тени, что загораживает не-небо. Тень движется, и мальчик видит, как что-то вспыхивает в руках мужчины, высоко занесенных над головой. Яркий бронзовый блеск. Внезапная вспышка пугает мальчика – он не ожидал увидеть здесь нечто подобного цвета.
Это нож с двумя длинными параллельными лезвиями, они сияют и отбрасывают всполохи света, который кажется потусторонним. Яркого света, который сначала белый, а потом превращается в оранжевый и красный. Будто нож медленно вращается перед гигантским костром… в то время как его неподвижно держит мужчина в плаще. Остальные – те, кто собрался вокруг алтаря и ступеней, – молчаливо ждут, повернув раструбы капюшонов к творящемуся жертвоприношению.
Мужчина, который сжимает Двудольный Нож, бормочет что-то, но мальчик не слышит его. Голову жертвы наполняет звук плачущего ветра. Страх внутри мальчика внезапно разбухает, и он чувствует себя так, будто падает в глубокий темный колодец. Кишки сводит, горло заливает горькая желчь, и он находит в себе силы сделать еще один рывок, будто это имеет какой-то смысл.
Но рваться бесполезно. Веревки крепко держат – так же, как и руки, сжимающие голову. Мальчика заставляют запрокинуть подбородок, и теперь он видит лицо мужчины, держащего нож. Лицо своего палача.
Затем он видит вспышку – похоже на молнию, хотя грома нет. Мальчик моргает, и слезы текут из-под век, а свет продолжает разгораться. Он не понимает, что это: свет Бездны, или его собственный бред, или это невозможное сияние исходит от ножа.
Мальчик кричит.
Культист вновь что-то бормочет, отводя чуть в сторону высоко занесенное оружие.
Затем нож опускается вниз, вспарывая шею мальчика. Его крик обрывается и сменяется свистящим бульканьем. Ноги жертвы дергаются, пальцы скребут по жесткой поверхности алтаря, которая быстро становится скользкой от крови. А потом он затихает. Мальчик лежит, уставившись на ничто в вышине, пока жизнь ускользает прочь.
Он умирает.
И рождается нечто ужасное.
ЧАСОВНЯ СЕСТЕР ОРДЕНА ОРАКУЛОВ,
БЭЙЛТОН, ГРИСТОЛЬ
14-й день месяца Песен, 1851 год
«Немало рассказывают о слепых сестрах ордена Оракулов, но на самом деле глаза их видят не хуже, чем ваши или мои. Тем не менее сестры тщатся обрести слепоту пред лицом легкомыслия и развлечений. Если же обстоятельства вынудят, сестры выйдут к нам с богато украшенными повязками на глазах. Именно таким способом они сохраняют «готовность видеть ясно».
