Глава 1
Чем дольше мой отец пребывал в мире сем, тем крепче верил, что грядет мир иной. Такая вера зиждилась не на убеждении, что сей мир уже не спасти, — не зная точно мысли отца, могу лишь предположить, что ему приходило в голову нечто подобное, — а, скорее, на представлении, что должен существовать лучший мир, где Бог исправил Свои ошибки, и в этой второй редакции Сотворенного Мира мужчины и женщины живут, не зная отчаяния.
Мой отец нес бремя неподъемных стремлений. Хотел, чтобы все стало лучше, чем есть, — начиная с самого себя и заканчивая миром сим. Может быть, такое желание объяснялось тем, что мой отец был поэтом. Возможно, все поэты обречены на разочарование. А оно, скорее всего, вызвано тем, что поэты часто смотрят на мир сквозь розовые очки. Я еще не во всем разобралась. Не знаю, чернит ли время человеческую душу или заставляет ее сверкать. И не уверена в справедливости утверждения, что лучше смотреть вниз, чем вверх.
Мы — это повествования о нас. Мы рассказываем их, чтобы самим оставаться живыми или чтобы живыми оставались те, кто ныне существует только в повествовании. Мне кажется, так, пусть и на короткое время, остаемся живыми мы оба — и рассказчик, и тот, о ком идет речь.
В Фахе[2] каждый человек — длинное повествование.
Вы как-то связаны с МакКарроллами[3], живущими у нас в Лабашиде[4]?
Прежде всего надо отыскать вас на земной поверхности, найти вашу родню и ваше местоположение. А пока этого не сделано, вы пребываете не в своем повествовании.
Моя мать происходит из рода МакКарроллов.
Я так и подумал. А зовут вас…
Суейн. Рут Суейн.
Суейн?
Мы — это повествования о нас.
Река Шаннон[5] течет рядом с нашим домом, направляясь к морю.
«Иди сюда, Рути, почувствуй трепет воды». Так однажды сказал мне отец, став на колени на берегу и опустив в воду руку ладонью навстречу течению. Затем взял меня за руку и засунул оба наши предплечья в холодную реку. Наши руки сразу же потянуло в сторону моря — так поток увлекает за собой весло. Мне было семь лет. В тот день на мне было синее летнее платье.
«Ну же, Рути, почувствуй!»
Рукав его намок и потемнел, но, казалось, отец даже не заметил этого. Он с усилием, будто греб, вернул наши руки на прежнее место и позволил реке вновь увлечь их. Маленькие водовороты негромко булькнули, словно смех вырвался из горла реки, когда она осознала, как экстравагантно выглядят отец и дочь.
Когда Шаннон добирается до графства Клэр[6], когда минует наш дом, то понимает, что до свободы остается всего ничего.
Я простая, неприметная девушка по имени Рут Суейн. Вот она я — девятнадцать лет, узкое лицо, глаза МакКарроллов, тонкие губы и тусклые волосы цвета лесного ореха. Моя кожа блестящая и бледная, вообще не поддающаяся загару, — такая же, как у всех Суейнов. И я ужасно костлявая. А еще страшно люблю книги и еще до того, как мне стукнуло пятнадцать, проглотила уйму романов девятнадцатого века. Вот потому-то я точно стала шибко здравомыслящей и приобрела Синдром Умной Девушки. У меня собственные взгляды и хорошие оценки, я первокурсница Тринити-Колледжа[7], изучающая теорию английского языка.
И дочь поэта.
Моя История в Колледже: я приехала, мое здоровье рухнуло, я вернулась домой. А дальше так: дом — больница, дом — больница, и все эти чертовы поездки туда-сюда, будто я стала маятником. У меня нашли Что-то Не То. Такое, что врачей Озадачило и Привело В Замешательство. Они Терялись В Догадках и вместо диагноза говорили: «Мы Еще Не Уверены». Я была В Порядке, за исключением Падений. Я Сдала Анализы, но Лучше Не Стало. Меня постоянно преследовала Ужасная Слабость. Я «Стала Сама На Себя Не Похожа», а иногда просто «Слегка Не Того» — слова были разными в зависимости от того, кто говорил, громко или шепотом, после Мессы в магазине Нолана или на почте у миссис Прендергаст.
Правды ради следует отметить, что у меня ни разу не было Желтухи, никогда я не жаловалась ни на кишечник, ни на почки, ни на другие внутренние органы. Ни разу не покрывалась пятнами. Не было отеков, паралича, недержания мочи, кровотечений, потливости. И — заруби это себе на носу, сучка, прости меня Господи, Броудер, — у меня нет и не было ни бреда, ни буйства, ни галлюцинаций.
То, что я могу рассказать о себе, — не повествование. Я самая обычная девушка по имени Рут Суейн, прикованная болезнью к постели здесь, в комнате на самом верху. Надо мной крыша, а еще выше — дождь.
Я не на виду, а там, где и должен быть повествователь, — между миром сим и миром грядущим.
Это повествование о моем отце. Я пишу это, чтобы обрести его вновь. Но если хочешь добраться туда, куда намерен попасть, то сначала приходится пойти назад. Именно так в Ирландии обстоят дела с направлениями. Нечто подобное было в семье Т. С. Элиота[8].
Вергилием[9] назвал моего отца его отец Авраам[10]. Аврааму же дал имя его отец, который в стародавние времена был Преподобным Авессаломом[11] Суейном в Солсбери, графство Уилтшир[12]. Кем был отец Преподобного, не имею понятия, но иногда, когда я сижу на синих таблетках и затеваю игру «Кем Ты Себя Считаешь?», я отправляюсь на Суейнсот в прошлое. По тропе времени я иду назад мимо Преподобных и Епископов, мимо христианских ортодоксов, колеблющихся в отношении к Библии, мимо мужчин с бакенбардами и кустистыми бровями. Я все иду и иду — мимо канувших в Лету рыцарей, крестоносцев, всяких разных прочих чудиков — и в конце концов дохожу до времен Потопа. Когда в последние секунды телесюжета заканчивается рекламная вставка и голос за кадром становится тихим до шепота, я, дойдя до конца пути, оказываюсь перед Самим Господом Богом и задаю вопрос: «Кем Ты Себя считаешь?»
