Доброе утро, последний герой!..
Старый «Астон-Мартин» радикально черного цвета среди «Вольво», «Мерседесов» и маленьких новомодных электрокаров на стоянке такси у аэропорта привлекал внимание, как гроб на детской площадке. К нему-то я и направился.
Похожий на Бобби Сэндса, ирландского революционера, умершего от голодовки, рыжеватый таксист дремал за рулем, держа в руках свежий номер «Ириш таймс». За задним стеклом виднелось еще несколько газет, вероятно, уже прочитанных. Я подумал: интересно, а написано ли в этой газете про меня? С некоторых пор я стал персонажем газетной хроники. Если написано, то таксист меня может и узнать, со всеми вытекающими отсюда разговорами и всем прочим…
Но до вокзала все равно надо было как-то добираться. Можно, конечно, арендовать машину, но я решил повременить с подобными расходами. Поэтому решительно подергал ручку двери и привстал на цыпочки – чтобы быть заметнее. Когда твой рост едва превышает четыре фута, из машины тебя могут и не разглядеть.
Таксист моментально очнулся, уставился на меня ясно-голубыми глазами и недоуменно спросил:
– Сэр? Чем могу служить?
Похоже, он меня не узнал. Вот и славно.
– Тем же, чем и всем остальным, – улыбнулся я, открывая дверь. – Мне нужно добраться до железнодорожного вокзала.
– А деньги у вас такие же маленькие? – спросил он, когда увидел меня во весь рост, с ног до головы. Я сначала несколько растерялся. Все-таки я еще не привык к своему новому состоянию. Причем шутят по этому поводу впервые: обычно толерантно помалкивают и фальшиво отводят глаза. Стараются не смотреть. А ведь все равно смотрят – поверх смартфонов, прикрываясь планшетами, книгами, а дети, так те просто пялятся во все глаза, потому что еще не знают, что такое толерантность и с чем ее едят.
– Деньги – одна из тех вещей, которые у меня нормального размера, – ответил я без тени улыбки. Но если я правильно оценил этого парня…
– А что еще? – разумеется, тут же спросил он. Я ему ответил. Это была, пожалуй, довольно пошлая и грубоватая шутка, но мой рыжеватый водитель тотчас же разразился честным ирландским хохотом.
– Свой человек, – сказал он, утерев рукавом глаза. – Добро пожаловать в старую добрую Ирландию.
Я расположился на переднем сиденье, и машина двинулась с места.
– Небось в Хоулленд едете? – спросил он, лихо выезжая со стоянки. Я с удивлением уставился на него – откуда он узнал о моих намереньях? Но согласно кивнул:
– А как вы догадались?
– Что я, лепреконов, что ли, не видел? – ответил он загадочно. И тут же поинтересовался: – А откуда прибыли, если не секрет?
– Из Лондона, будь он неладен, – ответил я, заработав еще один одобрительный взгляд. – Фокс Райан, к вашим услугам.
Он глянул на меня с неожиданным удивлением и сказал после паузы:
– То-то я и гляжу, что вы недостаточно рыжий для лепрекона. Решили посетить достопримечательность, хм… подходящую по размерам?
Я не понял ровным счетом ничего, кроме того, что беззлобное подтрунивание шофера нравится мне куда больше, чем холодная толерантность и деланое безразличие всех остальных. Я более чем уверен, что идея толерантности появилась у людей вполне полноценных как некая благородная форма этакого снисхождения к «неполноценным». Вот только когда ты ростом четыре фута без нескольких дюймов, ты хорошо видишь всю лицемерность подобной толерантности.
Она словно исключает тебя из круга нормальных людей, превращая в существо, «требующее особого отношения», а значит, априори неполноценное. Да, на словах она призвана разрушить стену между людьми обычными и «не такими», но на деле она делает эту стену еще прочнее. Потому что приучает «нормальных» лицемерить, вызывая этим скрытое отторжение. И даже насмешки не так разделяют людей, как вынужденное лицемерие с обеих сторон. Когда над тобой подшучивают, как этот ирландский весельчак, даже когда откровенно насмехаются, это дает тебе шанс быть со всеми на равных. Когда лицемерят, делают вид, что все в порядке, и при этом старательно отводят глаза – никакого шанса на равенство нет и быть не может.
– Просто наобум ткнул в точку на карте, – сказал я, доставая сигареты. – У вас в машине можно курить?
Он кивнул и нажал на прикуриватель.
– Вот так, просто ткнули и попали прямо в царство лепреконов… Есть на свете все-таки чудеса.
Я был совершенно не прочь узнать подробности о том месте, куда сейчас направлялся, а словоохотливость таксистов общеизвестна. Я закурил и доверительно сказал:
– Ну, скажем, почти так. А точнее, меня, по правде говоря, заинтриговало то, что Хоулленд – независимое государство, о существовании которого не знает даже Википедия. Собственно, вот и все. Ну, и еще, что его жителей называют лепреконами, словно они и впрямь древние волшебники маленького роста.
– Да, они такие… А в Британнике про Хоулленд тоже ничего не написано, – согласно кивнул таксист. – Ну, с Британникой-то все понятно, не любят нас островитяне, и это, к счастью, взаимно. А вот почему в Вики ничего нет, не знаю. Даже странно.
Он притормозил у очередного светофора, остро глянул на меня и сказал:
– Так вы действительно совсем-совсем ничего не знаете про наших лепреконов?
Я отрицательно качнул головой.
– Тогда слушайте внимательно, эта история, клянусь святым Патриком, достойна того.
История действительно оказалась крайне занимательной. В апреле тысяча девятьсот семнадцатого года на крохотный полуостров Эль-Сид, выдающийся в Ирландское море к востоку от Дандолка, прибыл цирк «Лепрекон». Это был бродячий цирк-шапито, чья труппа полностью состояла из карликов. Представителей каких только национальностей в ней не было… Ирландцы, шотландцы, англичане, валлийцы и даже залетные француженка и немец. Возможно, и даже наверняка, были и другие.
