Книга Смерть на винограднике - Мэри Лу Лонгворт

Оливье Боннар сидел на нижней каменной ступеньке своего винного погреба, обхватив обеими руками голову, словно в попытке усмирить мигрень. Запустив мозолистые пальцы в густые седеющие волосы, он застонал. Потом взглянул на морской гребешок, вросший в каменную стену погреба, подался вперед и осторожно коснулся его. Таков был его тайный ритуал, которому он следовал каждый раз при входе в погреб с тех пор, как помнил себя. Эта ракушка служила напоминанием о том, что миллионы лет назад на месте большей части юга Франции плескалось море, а земля, на которой сейчас росли лозы, была скрыта глубоко под соленой водой. В стенах погребов у друзей Оливье тоже попадались морские окаменелости. Их можно было встретить на виноградниках, расположенных далеко на севере, вплоть до самого Люберона и долины Роны, но этот маленький, идеальной формы гребешок был его любимым. Оливье снова провел руками по волосам, стараясь не расплакаться. В последний раз он плакал восемь лет назад, на похоронах матери.

Он вздохнул и заставил себя посмотреть на винные стеллажи, достал карандаш и лист бумаги из кармана стеганой куртки – в погребе поддерживалась постоянная температура плюс шестнадцать градусов по Цельсию, отсюда и куртка, несмотря на начало сентября, – и начал писать. В список попали два магнума – полуторалитровые бутыли – красного вина 1989 года, один магнум белого 1975 года, три бутылки красного 1954 года (его Оливье особенно любил), две бутылки белого 1978 года (староваты для белого, наверняка уже выдохлись), три бутылки красного 1946 года (первый винтаж после шести лет войны, любимое вино его отца) и магнум 1929 года – самая последняя бутылка первого розлива его деда.

Оливье составлял список несколько минут, потом отложил ручку и остановился. Пропали и другие бутылки, но ему требовалась передышка. Вина принадлежали его семье, но Боннар даже не пытался хотя бы приблизительно прикинуть стоимость бутылки урожая 1929-го или 1946 года: и та, и другая уже относились к категории коллекционных. Его страховой агент из Экса поможет с оценкой: у него в конторе есть каталоги винных аукционов «Сотбис» и «Кристис». Поль – давний, еще школьный товарищ, и с Оливье он не станет мелочиться.

Боннар был просто раздавлен пропажей вин, многие из которых разливали по бутылкам еще его отец и дед, но когда понял, что вор – кто-то из близких ему людей, на глаза навернулись слезы. Несмотря на то что погреб держали запертым, все в семье Оливье знали, где найти ключ: он висел справа от кухонной двери с тех пор, как сам Оливье был мальчишкой. Кто еще знал, где хранится этот ключ? Несмотря на замерзшие руки и ноги, Оливье бросило в жар, пока перед его мысленным взором проходили знакомые лица. Друзья, соседи, приятели – ужасно было представлять их в роли подозреваемых на допросе в полиции. Среди них был и почтальон Реми, любивший заехать к ним на своем дряхлом мопеде «мобилетт», или же, когда он приезжал не по служебным надобностям, – подкатить на побитом фургоне к самой двери кухни; и Элен, которая управляла его поместьем и занимала должность старшего винодела, – впрочем, ее муж служил в полиции, поэтому Оливье сразу вычеркнул Элен из списка, – и Сирил, его второй и последний наемный работник на полный рабочий день, круглый год помогавший на винодельне; и Сандрин, студентка местного университета, которая хозяйничала в дегустационном зале по выходным и праздничным дням и которую Оливье нанял, честно говоря, скорее за красивые глаза, чем за познания в области вин или способность правильно отсчитать сдачу. Каждый год в поместье толпами являлись собирать виноград выходцы из Северной Африки, но к дому они приближались редко, а Оливье, подозревая их в краже, чувствовал себя расистом – они так рвались работать во время vendange[2], изнурительного труда, за который Оливье с радостью брался, будучи студентом, и от которого в нынешние времена отказывалось столько молодых французов.

Затем Оливье задумался о своих родных, но представлял их не на допросе во Дворце правосудия, а сидящими за обеденным столом, и не в элегантной столовой усадьбы – бастиды, где предпочитала трапезничать его жена, а за длинным деревянным столом в кухне, перед жарко пылающим камином. Обычно эта отрадная картина вызывала у него улыбку, но сегодня желудок словно скрутило в тугой узел. У Элизы, на которой он женился двадцать лет назад, не было никаких причин перекладывать вина на другое место. Несмотря на то что Элиза полностью поддерживала Боннара в его работе на винодельне, она была трезвенницей, а к ее увлечениям относилась скорее студия дизайна в Эксе, которой она владела вместе с подругой, чем технические сорта винограда – сира, гренаш и мурведр. Оливье представить себе не мог, зачем Виктору, его восемнадцатилетнему сыну, полюбившему землю и лозы с тех пор, как он научился ходить, понадобилось красть драгоценные бутылки, – как и его гордости и отраде, тринадцатилетней Кларе, вечно уткнувшейся носом в книгу, лучшей ученице класса с первых дней начальной школы. Отец Оливье жил вместе с семьей сына, на нижнем этаже отдельного крыла большого дома XVIII века. В свои восемьдесят три года Альбер Боннар был еще крепок здоровьем, но начинал быстро утомляться и мало-помалу терял память. Не далее как на прошлой неделе Оливье застал отца медленно бродившим между рядами лоз: он беседовал с ними и благодарил за щедрый урожай этого года.

Оливье поднялся, чтобы размять затекшие ноги. Погрузившись в раздумья, он и не заметил, как просидел на ступеньке в погребе почти час. Услышав, как кто-то спускается по лестнице в погреб, он резко обернулся. А что, если придется столкнуться лицом к лицу с вором, вернувшимся, чтобы прихватить еще несколько бутылок шестидесятых годов, которые он – или она, мысленно поправился Оливье, не желая быть сексистом, – проглядел в первый раз?

– Я увидела, что горит свет. Выбираешь вино к завтрашнему ужину? – спросила мужа Элиза Боннар. – Ой! – воскликнула она. – У тебя на лбу написано, что ты напрочь забыл про ужин с Пойе!

Оливье всегда был рад видеть жену, в браке с которой прожил много лет, а сегодня днем – особенно. Хоть Элиза и не пила спиртное, но была тонким ценителем вина и любила ездить в дегустационные туры вместе с Оливье по всей Франции, а иногда и за границу. В прошлом году они побывали в Аргентине в рамках обмена между южноамериканскими и французскими виноделами. При виде Элизы Оливье понял, насколько ему повезло с женой и как она нужна ему. Его глаза наполнились слезами, плечи поникли и задрожали.

Элиза Боннар вновь взглянула на обычно очень сдержанного мужа, и улыбка исчезла с ее лица. Она сбежала с последних ступеней и порывисто обняла Оливье.

– Mon amour?[3]

В тот же миг Оливье Боннар вздрогнул, и слезы потекли ручьем, прерываемые громкими всхлипами. Элиза Боннар поспешно достала из кармана бумажные платки и протянула мужу. Оливье невнятно поблагодарил ее, несколько раз высморкался и вздохнул. Затем сделал глубокий вдох и выдох, еще раз, и еще, чтобы успокоиться, – супруги и детей учили так делать, когда тем случалось ушибиться или расстроиться. Только потом Оливье повернулся и молча указал на пустые ячейки винного стеллажа.