У этой истории было как минимум три начала, если не больше. Первое — социально-политическое, можно сказать, историческое. Второе — частного порядка, складывающееся из нескольких источников. И наконец, третье — мое личное, в хронологическом плане самое позднее.
С него и начну. И тут для меня исходной точкой послужила Гатя.
На самом деле Гатю звали Агата. Уменьшительное имя она придумала себе сама в раннем детстве, когда только училась говорить. Прелестное имечко как-то сразу намертво приклеилось к ней, и все последующие попытки уже в сознательном возрасте избавиться от него ни к чему не привели. Как ни старалась Агата, ничего не получалось. Среди ее знакомых обязательно находился кто-нибудь, кто знал ее в детстве, и стоило ему лишь раз произнести пресловутое gacie[1], как словечком тут же с поразительной легкостью заражались сразу все окружающие.
Известие о том, что Гатя уезжает в загранкомандировку в Касабланку, пало на меня как гром среди ясного неба.
— Повторите, пожалуйста, пан Казимеж, — слабым голосом попросила я кипящего от гнева Казика. — Повторите, я не поняла, что вы сказали.
— Чего тут не понять, и ежу ясно, что я должен не понимать! — бушевал Казик. — На черта сдалась мне в Касабланке эта Гатя? Что она умеет делать? Ничего не умеет! На кой черт она мне со своей узкой специализацией?
Как ни была я потрясена, чувство справедливости заставило меня возразить:
— Ну, вы несколько преувеличиваете, она не так уж мало чего умеет. Вам не надо будет с ней ничего делать, сама перестроится. Но ведь не в этом дело...
— Для меня именно в этом! — выходил из себя Казик.
— А для меня — нет! Для меня главное — знать, в самом ли деле она уезжает с вами, а уж что там будет делать — неважно, пусть хоть в носу ковыряет, хоть танец живота отплясывает...
— Может, на пару со мной? — совсем озверел Казик.
С интересом слушавшая наш разговор Алиция весело рассмеялась. Кто-то из сотрудников заметил — танец живота исполняют соло. Другой сотрудник принялся размышлять вслух, будет ли от Казика какая польза в гареме. Мне же было не до шуточек.
— И когда вы отправляетесь? — перекрикивая веселый шум, поинтересовалась я у Казика.
— В субботу, — был ответ. — Улетаем в шесть утра.
— И Гатя тоже?
— Разумеется. Вся наша группа по контракту.
— Какой кошмар! И только сейчас говорите об этом?!
— Откуда мне знать, что это вас так близко касается? О выезде нашей группы на работу по контракту в Марокко уже полгода на всех улицах трубят, странно, что вы не слышали.
— Слышала, но не знала, что Гатя тоже едет. Езус-Мария, меня кондрашка хватит, зараза проклятая, такую свинью мне подложить, чтоб ей ни дна ни покрышки...
Конечно же, я знала, что Казик во главе нашей группы архитекторов-проектировщиков отправляется по контракту в служебную командировку на несколько лет в Марокко строить там гигантский жилищно-туристический комплекс, но мне и в голову не пришло, что вместе с ними может уехать и Гатя. И не только в Касабланку, Гатя не имела никакого права вообще никуда уезжать, она обязана была сиднем сидеть за своей чертежной доской и делать то, что уже давно должна была для меня сделать — всю технологию больницы! Договорились, что работа будет готова к сроку, срок истекал через две недели, Гатя же еще и половины не сделала, А без ее технологии у меня все рухнет, инвестор не мог ждать. Подлая гангрена, ведь ни словечка мне не пискнула о своем выезде!
Я бросилась к телефону. Гати, разумеется, не было ни на работе, ни дома. Ее мамуля радостно подтвердила информацию о Касабланке, а коллеги по работе — мои наихудшие опасения о том, что технологией больницы занималась только Гатя. Одна из наших общих подруг сообщила, что Гатю сейчас нигде не поймать, в дикой спешке мотается она по магазинам и учреждениям, оформляя недостающие документы. Последними словами кляла я эту Гатю.
Поймать ее удалось поздним вечером, когда эта зараза приползла наконец домой. Я ждала в ее комнате у чертежной доски, на которой был приколот второй этаж моей больницы.
— Какого черта ты мне не сказала о своем отъезде? — набросилась я на Гатю, не дав ей раздеться.
— Дура я, что ли? — воинственно отозвалась Гатя. — И без того света белого из-за тебя не вижу, а тогда ты бы и вовсе не дала мне передохнуть. А кроме того, боялась сглазить, знаешь ведь, какая я невезучая.
— Так вот, слушай, дорогая, — произнесла я. — Христом-Богом клянусь, если не кончишь для меня технологию к пятнице, никуда не уедешь! Из самолета выволоку за задние ноги!
— Да ты никак спятила! К пятнице! Знаешь, сколько там еще работы! А мне ведь столько надо сделать перед отъездом...
— Больницу тебе надо сделать, кретинка! Ты что, не понимаешь? У меня срок истекает через две недели, такой заказ летит к чертовой матери! Вся группа вкалывает, из-за тебя пропадать? Хочешь, плати неустойку...
— Сразу и неустойку! Обойдетесь как-нибудь. От ярости у меня потемнело в глазах.
— Ну так вот, дорогуша, — уже прохрипела я, — повторяю: только через мой труп! Клянусь всем святым, не сойти мне с этого места, если ты уедешь за границу! Ведь ты меня знаешь.
Гатя решила пойти на уступки:
— Да ладно тебе, на заводись, Анджей закончит...
— Анджей не имеет представления об этой работе!
— Ничего, втянется, Да успокойся, говорят тебе, сделаю что успею. Ты думаешь, мне эта Ка-сабланка с неба свалилась? Уже целый год я из кожи вон лезу, чтобы организовать себе эту командировку, а ты...
— Надо было сказать, предупредить по-честному.
— Боялась сглазить. А если по-честному, так сама признай — со мной у тебя проблем не было.
С этим я должна была согласиться, Гатя работала быстро и четко, именно поэтому я и поручила ей проект технологии. Уверена, хоть она и задерживала чертежи, наверняка успела бы к сроку. Если бы вот теперь не эта проклятая загранкомандировка! Анджей тоже неплохой проектант, к тому же, в отличие от Гати, и человек симпатичный, но введение его в курс дела требовало времени, а его-то у нас как раз и не было.
Ну и в результате мне самой пришлось заканчивать технологию на пару с Гатей. Та пыталась протестовать, устраивала скандалы, всячески превозносила деловые качества Анджея — я оставалась глуха к ее уговорам. Согласилась лишь на то, чтобы Анджей составил записку к ее технологии и выступил на защите проекта, ведь к тому времени Гатя уже будет в Марокко. Но пока она здесь...
И началось! Я буквально поселилась в Гатиной квартире на оставшиеся три дня, позабыла о вежливости и правилах хорошего тона, которым меня с детства обучали в семье, задушила в сердце сострадание и милосердие, осталась глухой к протестам Гатиной мамули. Зареванная Гатя вынуждена была работать рядом со мной на своей чертежной доске, страдальческим голосом давая мне указания. Мне Гатя могла предоставить доску меньшего формата, такой же большой, как у нее, у Гати в доме не нашлось. Я договорилась у себя на работе, Гатя у себя, и дни напролет мы проводили согнувшись над проектами больницы. Гатя горячо желала мне сквозь землю провалиться или хотя бы сломать ногу, чтобы у нее осталось еще время на сборы.
