Джуна Проходят времена, великие камни превращаются в пески, разрушаются великие цивилизации, а люди ждут… ждут великие книги о великих людях. Сегодня, в день великого солнцестояния, мне бы хотелось признаться в любви моему великому солнцу.
Сознавая душою и сердцем и отчасти приобретенным умом, обремененным начальными астрономическими знаниями, что звезда, вокруг которой движется планета Земля, не столь уж и велика, можно сказать, даже кроха по сравнению с гигантами, летающими в космосе, для меня она все равно сиятельна и лучезарна – по той простой причине, что это моя звезда. Так же и маленький принц Экзюпери на своей крошечной планете любил свою розу. Однажды он оказался на другой, большей планете. И увидел тысячи роз. Но понял секрет – любовь может быть только единственной. И пусть даже она колет наивным оружием – умилительным шипчиком – роза одна у каждого.
Нечасто мы признаемся в любви. Близким. Друзьям. Собственным детям. Родителям. Родине. Милости Бога. В день великого солнцестояния я говорю своему солнцу – несмотря на то, что ты испепелило пустынями бока нашей планетки, иссушило и измучило человечество магнитными бурями, своенравными мощными протуберанцами, я люблю тебя, о Солнце, мой великий целитель!
Людей, подобных космическому объекту, встретишь нечасто. Иногда их величие осознается только после ухода. А иногда эти люди врываются в твою жизнь мощно и всеобъемлюще, накрывают с головою девятым валом до замирания дыхания, и сердцебиение останавливается от взаимодействия с ними. Сегодня, в день великого солнцестояния, когда улеглись страсти похорон великой Джуны и прошло девять священных дней, мне хочется передать людям опыт ее великих тайн.
В нашей деревне говорили: «О мертвых либо ничего, либо правду!»
А я поведаю правду с любовью. С любовью о ней не только лишь как о целительнице, но прежде всего о романтической поэтессе, искренней певунье, оригинальном, имеющем собственное лицо в искусстве художнике, наивной выдумщице, прекрасном поваре, гостеприимной хозяйке, дарительнице, исследователе и ученом, умнице и капризнице одномоментно, гибком и талантливом скульпторе, верной матери и черствой жене, послушной дочери, гневливой старухе, хрупкой беззащитной девочке, сумасшедшей хулиганке…
Кроме того, полагаю, лишь мне одной была известна тайна ее истинных диагнозов эти последние пару лет. Сотни маний и фобий она брала на себя, излечивая людей от более тяжких недугов. Они прыгали на ее плечи и гнездились в волосах, как «неистребимые лярвы». Некоторые мании были просто непереносимы и отвратительны, например, невроз навязчивых состояний под названием «сенильная деменция» (это когда больному кажется, что каждый хочет его обворовать). К сожалению, после пятидесяти лет прогрессирует и не излечивается. Чуть ли не каждую неделю она полностью меняла ключи и замки во всем своем особняке, буквально ставила на уши прислугу, друзей (я имею в виду тех зевак, которые случайно забрели поглазеть на знаменитость мирового уровня и урвать частичку от ее славы), ходила с громадной гремящей связкой ключей и даже спала с ними. Она звонила мне и плакала в трубку, что ее снова обворовали, звала на помощь, задыхаясь от обиды: «Света! У меня украли драгоценности!» или: «У меня снова украли Библию!», «Света! У меня украли брюки!» – «Джуна, дорогая, первым делом успокойся. Эта тема решительно исключена! Никто бы не посмел взять даже крошку с твоего стола без разрешения! Просто хорошенько поищи!»
Два ее последних года, когда на телефонном аппарате высвечивалось имя Джуны, я понимала – новый рецидив. И слышала вновь и вновь: «Меня обокрали! Помоги!» После сотого, наверное, приступа я не выдержала и резко закончила телефонный разговор: «Джуна! Я не могу тебе помочь! Я не психиатр!» Были и более острые моменты. Но и более интимные, тайные и более нежные. Лирические. Доверительные. Священные. С середины января 2015 года наши отношения приобрели статус идиллии. Любое общение начиналось и заканчивалось обильными признаниями во взаимной любви и преданности. Она меня обнимала, целовала, осыпала подарками и просила… просила прощения…
А я не понимала, за что. Разве можно обижаться на собственного ребенка, болеющего простудой, за то, что он покрывается испариной? Все ее дикие для цивилизованного человека скандалы я, воспитанная в сибирской деревне под пьяные песни после «работы до рвоты» и битвы на топорах, воспринимала как маленький шипчик любимой розы, что бережно хранила под колпаком в пустыне своего сердца.
Причиной наших таких вот энергетически близких отношений стал очерк «Джуна. Одиночество солнца». Президент Академии интеграции науки и бизнеса (МАИНБ) Яков Захарович Месенжник как-то обмолвился, что часто общается с Джуной. Сказал, что целительница прекрасно пишет стихи, притчи и даже может быть мне конкурентом. Поэтому было бы нелишне рекомендовать ее на премию «Золотое перо Руси».
С Джуной? Естественно, я тут же умерла от любопытства и воскресла от возможности хоть одним глазком увидеть живую легенду.
Месенжник – давний друг семьи Джуны, с тех пор как Москва приняла ее в свои суетливые объятия. Но он и мой друг. Прекрасный собеседник. Профессор. Умница. Он настоятельно предупредил, что Джуна «не совсем в себе». Просил быть деликатной и осторожной. Если завяжутся творческие или деловые проекты, непременно брать расписки. Не знаю, как он рекомендовал мою персону, как писателя или как «фею-крестную» всех золушек разом, но первая встреча с Джуной буквально поставила меня в тупик.
Мы с Александром Бухаровым, учредителем литературной премии «Золотое перо Руси», собирались весьма тщательно. Вот только в субботу 1 июня 2013 года в два часа пополудни мобильный номер Джуны, который сообщил Месенжник, не ответил. Бухаров занервничал, даже обиделся и принял решение отказаться от встречи совсем.
Мы тогда еще не знали, что Джуна – не солнечная «нотр дам д’Арбат» (фр. «наша дама на Арбате»), а лунная. Ее физиологические часы сбиты с точностью до наоборот. Когда все люди работают, она спит. Ложится в 9 или 10 часов утра, встает в полвосьмого вечера, собственно, когда жаворонки ложатся спать. Мы не знали также, что если приходит суббота или воскресенье, то Джуна проводит день на кладбище с сыном Вахо. И все деловые и творческие встречи у нее в этот день «на последнем месте в очереди вне всякой очереди».
В этот же день, только часа на три позже намеченного срока, раздался звонок:
– Света? Света! Это Джуна! Приходите сейчас. Я вас жду!
Голос спокойный. Властный. Грубовато-сиплый, какой бывает, если женщина долгие годы курит. И мы с Сашей, не смея отказаться, безропотно проделав крюк, снова встретились на Арбате. Проходим всю старую улицу в сильном волнении. Саша беспрестанно курит. Двери отворяет один из слуг. Глаза цепляют по стенам необычные художественные работы, написанные пастелью. Очень стройные женщины и лошади с грустными глазами. Птицы. Скульптуры. В комнате слева стулья, и над ними какие-то приборы. Стесняет странность – окна плотно и наглухо задернуты тяжелыми портьерами… «Мы попали в жилище вамп! – шепчет экстрасенс Саша. – Не поверишь! У нее есть собственный гроб! Кра-а-асивы-ы-ый!»
