Услышьте ее, люди!
Ее лицо, однажды увидев, невозможно забыть. Ее голос, прозвучавший с экрана или со сцены, помнишь спустя много-много лет… Заслуженная артистка России Валентина Малявина. Трогательная и веселая, решительная и беззащитная, она на редкость серьезно относилась к своему призванию, к своему таланту, когда снималась в «Ивановом детстве», которому сопутствовал ошеломляющий успех на Венецианском кинофестивале, да и в других кинофильмах: «Ночной звонок», «Король-олень», «Красная площадь», «Лелька»… Когда играла на сцене Вахтанговского театра.
И сегодня удача не отвернулась от Валентины; больше того, она умножила свое дарование, взяв в руки перо. В этом вы убедитесь сами, прочитав эту книгу, пронзительную, трагическую и благостную одновременно, книгу любви, размышлений, страданий, но не содержащую даже намека на мстительность, книгу, в которой автор не отрекается ни от близких, ни от «далеких», ни от самой себя.
А ведь жизнь Малявиной можно без преувеличения назвать фантастической. Ее судьбу — неповторимой. «Из огня да в полымя» — это про Валентину. Ее любили, ей поклонялись Александр Збруев, Александр Кайдановский, Андрей Тарковский («Именно Андрей Тарковский показал мне весь мир! Я благодарю Бога!»). Успех сопутствовал ей везде и во всем…
И вдруг — трагедия: 103-я статья Уголовного кодекса, это значит — умышленное убийство, и Валя-Валентина переступает не порог 32-й спецкамеры Бутырской тюрьмы, а черту, за которой «просто-напросто» начинается ад. По приговору суда — на девять лет. Но и там, в аду, она осталась человеком, который, оказывается, способен выдержать все — от легкокрылой славы до удушающей неволи.
Она сохранила свое отношение к миру и людям и в ту минуту, когда прочитала выводы повторной судебной экспертизы. Из этой экспертизы явствовало, что было не убийство, а «саморанение» ее возлюбленного — артиста Вахтанговского театра Стаса Жданько…
Прочитайте эту книгу. Вслушайтесь в слова Валентины Малявиной. Как слова всякой исповеди, они обращены, в конце концов, ко всем, к каждому.
Михаил Каминский
Гендиректор издательства «Олимп»
1
— Встать, суд идет!
Я встаю. Встает зал. Сегодня он не просто полон — набит битком: последнее заседание — чтение Приговора. Накануне прокурор просила для меня десять лет… Действительно ли верит она, что я убийца?.. Женщина, убившая своего возлюбленного. О, Стас!..
Мною овладевает странное безразличие. Я поочередно рассматриваю судью, прокурора, истицу, зал… И вдруг четко вижу перед собой сборище скелетов. Есть замечательный фильм с Питером О'Тулом — «Правящий класс», и там подобное происходит с одним из героев, и тоже в зале суда. Смотрю на Инну Гулая, она на меня… и мне наконец-то становится страшно. Вокруг одни скелеты… Ужасно!
Стас… Он один живой среди этого мрака… Не знаю как, но я ощущаю, что он здесь, рядом. Просто его не видно… Неужели это я убила его? Но если да, то ведь за ТАКИЕ убийства не судят, ибо Закону они не подвластны!
Удивительная вещь — Время. Здесь, в суде, оно течет у меня иначе, чем у остальных. То замирая в настоящем, то отбрасывая память и душу назад, в прошлое.
…Пять лет назад, вечером 13 апреля, Стас и Витя Проскурин должны были уезжать на съемки в Белоруссию. А утром мы со Стасом по приглашению Виктора отправились в «Ленком» на утренний премьерный спектакль «Вор» с Проскуриным в одной из центральных ролей. Играл он превосходно. Я и сейчас вижу лицо Стаса во время спектакля — бледное, словно лишенное мимики. У него это был период огромных творческих потерь. Закрытие фильма «Ошибки юности» стало катастрофой, потому что артист Стас Жданько уповал на абсолютное признание после этой работы. В Театре Вахтангова новых ролей у него не ожидалось.
Успех Виктора в «Воре» Стас воспринял болезненно: «Ведь я тоже смог бы сыграть эту роль хорошо… даже лучше», — единственное, что я услышала от него после спектакля.
Весь день до самого вечера Стас провел с Виктором у нас дома. Они пили кубинский ром. Виктор был в приподнятом премьерном настроении, а Стас — во взвинченном.
Когда Стас вдруг заговорил о своем стремлении перейти из Театра Вахтангова в «Ленком», у Виктора неосторожно вырвалось: «Кому ты там нужен?» Его реплика была бедой в тот день для крайне взвинченного Стаса. Уходя на вечерний спектакль, Виктор оставил его в ужасном состоянии.
— Пойдешь со мной в химчистку?
Вот все, что я сумела придумать тогда, чтобы отвлечь его: короткую прогулку по моему родному Арбату…
Я родилась и выросла на Арбате. Так получилось, что меня крестили дважды. Сначала на станции Лев Толстой, бывшей Астапово, где мы с мамой были в эвакуации, потом в Филипповской церкви, что в Афанасьевском переулке на Арбате, куда вернулись после войны. Мне и сегодня кажется, что я помню тот день, даже знаю место, где стояла купель. Помню батюшку в золотых одеждах, помню пресный хлебушек и красное, густое, сладкое вино, радужный ореол вокруг свечей и Взгляд. Единственный Взгляд на свете: Христос смотрит на меня с иконы совершенно живой. И я уверовала в Него. Навсегда. Без сомнений.
Я любила нашу комнату на улице Вахтангова, дом 15, квартира 8. Любила самовар и чай из него. У меня была старинная китайская чашечка цвета терракоты с золотым и черным, а на блюдце — целый мир: изысканные дамы, сказочные деревья, необыкновенные цветы. Я подолгу рассматривала этот волшебный мир.
У меня было свое место за столом. Напротив — много икон, под ними — лампадка темно-синяя. Я любила, когда в ней танцевал огонек. Каждое воскресенье моя бабушка Аграфена Андриановна и мой дедушка Алексей Прокофьевич собирались в церковь к заутрене. Я просыпалась нарочно рано, чтобы посмотреть на них. Бабушка покрывалась неописуемой красоты кружевным платком, а дедушка надевал синюю в горох сатиновую рубашку, костюм-тройку, и они отправлялись в Филипповскую церковь. Иногда брали меня. Я попросила у бабушки крестик. Он был из красного дерева, в центре — стеклышко, когда посмотришь в него, увидишь Распятие. Я носила крестик на бархатной ленточке.
У нас во дворе под высоченным тополем была песочница, и дети, все вместе, возились в ней. Я не любила играть со всеми, но иногда все-таки приходила туда. Как-то вместе с детьми лепила куличики, низко наклонилась, и мой крестик обнаружился. Правда, я его специально не прятала, но это была моя Тайна.
— Смотрите! — закричала на весь двор толстая девчонка. — Смотрите, у нее крест! — и по-дурацки засмеялась.
Мое переживание было таким сильным, что я заболела.
— Бабушка, почему они смеются?
— Сами не ведают.
Бабушка подарила мне шкатулочку для хранения крестика, убедила меня, что он хоть и в шкатулке, но все равно со мной. Мой крест… Мое Распятие…
