Высоко над землей, на фоне блекло–лилового неба, неторопливо кружил марак–падальшик. Он был голоден и с надеждой всматривался вниз, замечая любое движение на каменистой, продуваемой всеми ветрами пустоши.
Но здесь, у подножия забытых богами Северных Гор, природа была слишком скудна. Марак пока не видел ничего, что могло бы послужить ему обедом.
Конечно, он давно заметил фигурки, копошащиеся на квадратном лоскуте земли, которую, собственно, и землей–то назвать было сложно. Но птице не было никакого дела до того, сколь плодородна почва внизу. Он лишь знал, что поживиться не удастся. Эти существа еще довольно сильны раз шевелятся, складывают в мешки маленькие клубни овощей. Вот если один из них упадет, тогда, возможно, марака ожидает неплохая добыча…
Ни один из десяти людей, работавших на поле, не собирался становиться обедом для пернатого хищника. Все они хотели жить, у каждого хватало дел: собрать до наступления вечера сухъяму на своем наделе, сходить за водой к старому колодцу, съесть что–нибудь и в конце дня забыться тяжелым, не дающим отдыха сном.
Правда, кое–кто все же обратил на марака–падальщика внимание.
Костистый парень, на голове которого красовались редкие клочки волос неопределенного цвета, покряхтывая, разогнулся и поднял обветренное лицо к небу:
— О, летает! Глянь, Абеша, опять появился этот попиратель трупов!
Та, к которой он обратился, отозвалась, продолжая проворно перебирать руками комья сухой земли, в надежде отыскать пропущенный клубень:
— А тебе бы все языком трепать. Слушай, ты мне этого падальщика уже третий раз за сегодня показываешь! Отстань…
— Глупая девка, — снисходительно заявил парень, следя за неторопливым полетом птицы. — Марак — это дурная примета. Если его увидел — все, жди падали!
Абеша выпрямилась:
— Сапак, слушай… Если ты будешь все время головой по сторонам вертеть, еще и не то увидишь. У тебя куда ни плюнь — плохие приметы обозначаются. Все бы тебе рот разевать! Что, думаешь, если ты сегодня сухъяму убрать не успеешь, завтра мать доберет? Не-а, она тебя снова погонит.
Парень, носивший имя Сапак, тоскливо вздохнул, окинул взглядом неубранную грядку?
— Нудная ты девка… Нет бы сказала что приятное?! Я, может, развлечь тебя хочу?
— Не надо. Мне — хочешь не хочешь — самой все доделывать надо.
— Знаешь, — проговорил Сапак, почесывая в затылке, — я иногда думаю: хорошо тебе. Сама себе хозяйка, что хочешь, то и делаешь. Никто не указывает… И не спрашивает, опять же! И сухъямы тебе меньше требуется…
Пока он разговаривал, по большей части — сам с собой, остальные успели значительно продвинуться вперед. Сапак посмотрел на согнутые спины, выгоревшие волосы, повздыхал и тоже склонился к земле.
Тусклое светило, прозванное Ргун, медленно ползло по небосклону.
Клубни попадались редко. Земля Северного Захолустья никогда не была плодородной. На сухой почве, перемешанной с камнями, хорошо чувствовали себя лишь тонкие деревца с черной корой — хунты да острая трава.
Сапак, продвигаясь по своей гряде, отыскал только пять маленьких, в половину его кулака, сморщенных клубней. Ему было скучно, хотелось внести хоть немного разнообразия в утомительную, смертельно надоевшую работу. Он продвинулся вперед и почти догнал Абешу.
— Слышь? — сказал он, обращаясь к согнутой спине девушки, — а, говорят, к югу — там все растет… ну, очень быстро! Палку воткнешь — она к осени ростки пустит…
— И что с того? — глухо донеслось в ответ. — Мы–то здесь, а все эти прорастающие палки — там, на юге…
Разговаривать ей не хотелось, но Сапак не унимался. Впрочем, Абеша давно привыкла к его трепотне и почти не обращала на нее внимания.
— Я опять все пальцы ободрал об камни! — пожаловался парень, поднося к лицу и рассматривая пятерню с узловатыми, искривленными от тяжелого труда, грязными, кровоточащими пальцами. — Были бы помягче…
— Не бывает мягких камней.
— Без тебя знаю! Вот если бы накопить деньжат… немного да встретить какого–нибудь бродячего торговца из тех, которые приторговывают разными… этими… средствами. Хорошо бы купить маленько драконьей крови. Она же все растворяет! Как говорят… Побрызгал поле — и никаких камней.
— Сухъямы не будет. — Абеша сунула в мешок, привешенный к поясу, еще один клубень и ненадолго выпрямилась. — Она тоже,., растворится.
— Противная девка, — беззлобно проговорил Сапак. — Даже помечтать не даешь!
— А какой толк от твоих разглагольствований? — Абеша посмотрела на него исподлобья, откинула назад волосы, для удобства заплетенные в косички. — Ты языком треплешь, чушь несешь, а работа стоит. Мать твоя, когда увидит, сколько ты принес, ужина точно не даст, да еще, пожалуй, ночевать не пустит.
Сапак почесал в затылке:
— Без тебя знаю.
— Тогда пошевеливайся.
Тыльной стороной ладони девушка почесала нос и собралась было снова возобновить работу, но ее внимание привлекли птицы, кружащиеся над ближним леском.
— Посмотри–ка лучше туда. Чего это они встревожились?
Сапак, обернувшись через плечо, посмотрел на суетливо мелькающие над вершинами деревьев силуэты.
— О-о, — скучным тоном протянул он, но в следующий миг выражение лица и голос резко изменились. — Княжьи посланцы!! — завопил парень во все горло. — Бежим!!!
И первым бросился наутек.
Тревожный клич оторвал усталых людей от работы. С трудом выпрямляясь, селяне стали поворачивать головы з сторону леса.
Среди невысоких, почти голых кустов мелькнул всадник.
Над полем взвился и сразу же оборвался чей–то истеричный крик. Превозмогая усталость, люди бросились врассыпную.
Внезапное появление всадников означало никак не сбор податей, до которого было еще далеко. Просто князь Нурдаил Веселый затеял очередную потеху — охоту на людей. Прозвище свое он получил не зря. Нурдаил, зверея от скуки в замке, затерянном у подножия Северных Гор, выдумывал себе развлечения, от которых у его подданных волосы на голове становились дыбом. Перед другими вельможами Нурдаил выставлял себя этаким благородным человеком. Все его благородство заключалось в том, что селянин, пойманный для будущей охоты, имел право выкупить самого себя. Но только, вот беда, всадников князь посылал в такие бедные провинции, где ни один человек не имел за душой самой мелкой монетки и, следовательно, мечтать о выкупе не мог…
Когда два десятка воинов вылетели из леса, никто из селян больше не кричал. Все убегали с такой скоростью, на которую были способны слабые, разбитые ноги.
Абеша тоже бежала, прижимая к животу мешок с собранным урожаем.
