История Иванова — это история одной картины.
Русский вестник. 1880 Поутру 5 ноября 1796 года в Зимнем дворце начался сильный переполох — с императрицей Екатериной Алексеевной случился апоплексический удар. «В тот день она встала по виду здоровой, пошла в уборную и оставалась там одна дольше, чем обыкновенно. Дежурный камердинер, видя, что она не возвращается, подошел к двери, тихонько приотворил ее и с ужасом увидел императрицу, лежавшую без чувств. При приближении своего верного Захара, она открыла глаза. Поднесла руку к сердцу, с выражением страшной боли, и закрыла их снова, уже навеки. Это был единственный и последний признак жизни и сознания, проявившийся в ней. Примчались врачи… употреблялись все средства, какие только были в распоряжении медицины, но все было бесполезно»[1], — вспоминал современник.
— Пришел конец всему: и ей, и нашему благополучию, — сказал кто-то из царедворцев.
Комнатная прислуга была не в силах поднять тело на кровать, и оно лежало в спальной комнате на полу на сафьяновом матрасе.
Смятение между приближенными государыни было велико. Все знали о ее желании лишить права наследования короны своего сына Павла и передать власть внуку. В частном совещании видных сановников, среди которых были князь Зубов, граф Зубов, граф Безбородко, граф Николай Салтыков, граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский и митрополит Гавриил, предстояло решить, какой принять образ действия в случае непредвиденных событий. Первым, кто заявил о необходимости известить о случившемся цесаревича Павла Петровича, был граф Орлов-Чесменский. Решено было отправить в Гатчину графа Николая Зубова. Послали скорохода и за великим князем Александром Павловичем, но позволили ему пройти к Екатерине только в пятом часу пополудни, рассчитывая, что приближается уже время возможного прибытия наследника в Петербург. Опасения сановников, что великий князь Александр Павлович воспользуется положением дел в свою пользу, оказались напрасными. Напротив, он призвал к себе Ф. В. Ростопчина и, по возвращении из спальни императрицы, убедительно просил его ехать к цесаревичу для скорейшего извещения о безнадежном положении императрицы.
Ни для кого не было секретом, что Гатчинский и Зимний дворы враждовали между собой, и всякий гонец от Екатерины вызывал тревогу у цесаревича. Он опасался за свою жизнь.
В тот день, в третьем часу пополудни, цесаревич Павел Петрович, возвращаясь с гатчинской мельницы, где он обедал в кругу близких лиц, увидел мчащегося ему навстречу одного из своих гусаров. Едва тот приблизился, цесаревич спросил его (гусары все вообще были из малороссиян):
— Що там таке?
— Зубов прискакал, ваше величество, — отвечал гонец.
— А богацько их? (много ли их?) — спросил Павел.
Гусар, вероятно, часто слыша русскую пословицу: один как перст и не понимая ее, отвечал:
— Один, як пес, ваше высочество.
— Ну, с одним можно справиться, — отвечал наследник. Снял шляпу и перекрестился.
Понять причины неожиданного появления графа Зубова в Гатчине он никак не мог и, размышляя о том, приказал скорее ехать.
Лишь во дворце, увидев петербургского посланца, который тотчас же пал пред ним на колени, цесаревич узнал в подробностях о случившемся.
Велено было срочно запрягать лошадей, и, сев с женой в карету, Павел помчал по зимней дороге в Петербург.
К семи вечера он был в Зимнем дворце.
…В тускло освещенной спальне рыдания фрейлин смешивались со страшным хрипом государыни. Это были единственные звуки, нарушавшие глубокую тишину. Лица всякого звания, наполнившие уборную комнату, находившуюся перед спальней, охваченные ужасом, страхом и любопытством, ожидали кончины Екатерины.
Отходило екатерининское время, в которое так и не было императрицею осознано главное — важность Церкви для государства и в чем состоит подлинная духовная жизнь.
Много позже епископ Серафим напишет: «Императрица Екатерина II, прославившаяся внешними законами и внешним государственным строительством, по отношению к Церкви православной, и особенно монастырям, была великой разорительницей и гонительницей. В этом отношении она продолжала такую же политику Петра I, только в значительно большей степени. Если Петр уничтожил треть бывших до него монастырей, то Екатерина постаралась уничтожить большую половины оставшихся после Петра…»
Отобрав в казну монастырские владения и строения, государыня мало печалилась тем, что нарушала последнюю волю тех русских людей, из пожертвований которых сложились церковные имущества. Все эти имения были оставляемы большею частью на помин души, в излюбленном жертвователем монастыре. Упразднялись обители, и сам помин души не мог дольше продолжаться.
Да, не случайно говаривали люди знающие, что во время долгой пасхальной службы Екатерина иногда велела ставить себе на хорах церкви столик и потихоньку от молящихся раскладывала там пасьянсы.
Теперь наступал час расплаты…
Прием, сделанный Павлу в Зимнем, «был уже в лице государя, а не наследника». Все при Дворе чувствовали близость нового царствования. Цесаревич с женой посетили умирающую государыню.
Поговорив с медиками, Павел прошел в кабинет за спальней матери и, как пишет современник, «туда призывал тех, с коими хотел разговаривать или коим что-либо приказывал».
На рассвете великий князь вышел в опочивальню, где лежала императрица; задав вопрос докторам, имеют ли они надежду, и получив ответ, что никакой, приказал позвать в комнату преосвященного Гавриила с духовенством читать глухую исповедь и причастить Св. Тайн, что и было исполнено.
Павел Петрович почувствовал себя наконец самодержцем. «Императрица еще дышала, — замечает историк Шильдер, — а между тем началась уже расправа за 1762 год (год убийства императора Петра III. — Л. А.); обер-гофмейстеру князю Барятинскому велено было ехать домой, а должность его была поручена графу Шереметеву. Ростопчину цесаревич сказал: „Знай, что я назначаю тебя генерал-адъютантом, но не таким, чтобы гулять только по дворцу с тростью, а для того, чтобы ты правил военною частию…“»
Цесаревич вызвал министра Екатерины графа Безбородко и приказал ему заготовить указ о восшествии на престол. Согласно преданию, когда Павел вместе с Безбородко разбирал бумаги Екатерины, граф, посвященный императрицей в дело об отстранении Павла от престола, указал цесаревичу на пакет, перевязанный черною лентою. Павел вопросительно взглянул на Безбородко, который молча указал на топившийся камин. Этим отчасти и объясняется обилие наград, которые посыпались вскоре на графа.
