День первый
Во время завтрака Чарльз Дуглас заглянул в свежую газету и застыл, увидев дату. Он откусил еще кусочек гренка, вновь покосился на дату и отложил газету в сторону.
– Господи… – произнес он вслух.
Его жена Элис удивленно подняла на него глаза.
– Что с тобой?
– Неужели ты не понимаешь? Сегодня четырнадцатое сентября!
– Ну и что?
– Как – что? Сегодня первый день школьных занятий!
– Повтори еще раз, – попросила она.
– Сегодня начинаются занятия, летние каникулы закончились, все вернулись в школу – знакомые лица, старые приятели…
Он поднялся из-за стола, чувствуя на себе взгляд Элис.
– Я тебя не понимаю, – сказала она.
– Сегодня первый день занятий, неужели непонятно?
– Но к нам-то какое это имеет отношение? – изумилась Элис. – У нас нет ни детей, ни знакомых учителей, ни друзей, дети которых учились бы в школе.
– Все это так, – ответил Чарли странным голосом и вновь взял в руки газету. – Но я кое-что обещал…
– Обещал?! Кому?
– Нашим ребятам, – ответил он. – Много-много лет тому назад. Который сейчас час?
– Половина восьмого.
– Надо поторапливаться, иначе мне туда не поспеть.
– Выпей еще чашечку кофе и возьми себя в руки. Ты выглядишь просто ужасно.
– Я только что об этом вспомнил! – Он следил за тем, как она наливает кофе в его чашку. – Я обещал. Росс Симпсон, Джек Смит, Гордон Хейнз. Мы поклялись друг другу в том, что встретимся в первый день занятий ровно через пятьдесят лет после окончания школы.
Его супруга опустилась на стул и отставила кофейник в сторону.
– Стало быть, эту клятву вы дали в сентябре тридцать восьмого года?
– Да, это было в тридцать восьмом.
– Да вы просто болтались да языками чесали с Россом, Джеком и этим твоим…
– Гордоном! И вовсе мы не просто чесали языками. Все прекрасно понимали, что, покинув школьные стены, мы можем не встретиться уже никогда, и тем не менее поклялись во что бы то ни стало встретиться четырнадцатого сентября восемьдесят восьмого года возле флагштока, который стоит перед входом в школу.
– Вы дали такую клятву?
– Да, да – мы дали страшную клятву! Я же сижу и болтаю с тобой, вместо того чтобы мчаться к условленному месту!
– Чарли, – покачала головой Элис, – до твоей школы сорок миль.
– Тридцать.
– Пусть даже тридцать. Если я правильно тебя поняла, ты хочешь поехать туда и…
– Я хочу поспеть туда до полудня.
– Ты знаешь, как это выглядит со стороны, Чарли?
– Меня это нисколько не волнует.
– А что, если ни один из них туда не приедет?
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился Чарли.
– А то, что только болван вроде тебя может свихнуться настолько, чтобы верить…
– Они дали слово! – вспыхнул он.
– Но с той поры прошла целая вечность!
– Они дали слово!
– За это время они могли передумать или попросту забыть.
– Они не забыли!
– Но почему?
– Потому что они были моими лучшими друзьями, каких не было никогда и ни у кого!
– Бог ты мой, – вздохнула Элис. – Какой же ты все-таки наивный.
– Я наивный? Но я-то вспомнил, чего бы им тоже не помнить?
– Таких психов, как ты, днем с огнем не сыщешь.
– Спасибо за комплимент.
– Разве не так? Во что ты превратил свой кабинет! Все эти паровозики фирмы «Лайонел», машинки, плюшевые игрушки, старые афиши!
– Ну и что?
– А эти бесконечные папки, набитые письмами, полученными еще в сороковые, в пятидесятые или в шестидесятые годы!
– Это особые письма.
– Для тебя – да. Но неужели ты полагаешь, что твои адресаты так же дорожат твоими письмами?
– Я писал отменные письма.
– Не сомневаюсь. Но ты попроси своих корреспондентов прислать твои старые письма. Много ли ты их получишь?
Он промолчал.
– Какая чушь! – фыркнула Элис.
– Прошу тебя, никогда не произноси таких слов.
– Разве это ругательство?
– В данном случае да.
– Чарли!
– Ну что еще?
– Помнишь, как ты понесся на тридцатилетие вашего драматического кружка, надеясь увидеть какую-то там полоумную Сэлли, которая тебя не только не узнала, но даже и не вспомнила?
– Ладно тебе.
– Боже мой… – вздохнула Элис. – Ты только не подумай, что я решила испортить тебе праздник. Просто я не хочу, чтобы ты расстраивался понапрасну.
– У меня толстая кожа.
– Да неужели? Говоришь о слонах, а охотишься на стрекоз.
Чарли поднялся из-за стола и гордо выпрямил спину.
– Идет великий охотник, – произнес он.
– Как же, как же…
– Мне пора.
Она проводила его взглядом.
– Я ушел, – сказал напоследок Чарли и захлопнул за собой дверь.
Господи, подумал он, такое чувство, будто вот-вот наступит Новый год.
Он нажал на педаль газа, немного отпустил и вновь утопил ее и медленно поехал по улице, пытаясь собраться с мыслями.
Или, может, думал он, такое чувство возникает в канун Дня Всех Святых, когда веселье заканчивается и гости расходятся по домам.
Он ехал с постоянной скоростью, то и дело поглядывая на часы. Времени у него было еще предостаточно.
А что, если Элис права и он отправился в никуда, пытаясь поймать журавля в небе? И вообще, почему эта встреча кажется ему такой важной? Разве он хоть что-нибудь знает о тогдашних своих приятелях? Ни писем, ни звонков, ни встреч – хотя бы по чистой случайности, ни некрологов. Подумай-ка о последнем и прибавь газу! Господи, не могу дождаться! Он громко рассмеялся. Когда ты в последний раз испытывал подобные чувства? В ту далекую пору, когда был совсем еще ребенком и вечно чего-то ждал. Рождество? До него миллион миллионов миль! Пасха? Полмиллиона. Хэллоуин? Тыквы, беготня, крик, стук, звонки, пахнущая картоном теплая маска. День Всех Святых! Самый лучший праздник на свете. С той поры прошла уже вечность. А как он ждал четвертого июля[1]! Проснуться раньше всех, выскочить полуодетым на лужайку перед домом и первым поджечь шестидюймовые шутихи, от треска которых тут же проснулся бы весь город. Эгей, вы слышите? Это я! Четвертое июля… Он просто сгорал от нетерпения.
