Звонок
Буэнос-Айрес, 22 декабря 1965 годаЯ проснулся оттого, что в другой комнате зазвонил телефон. Мне как раз снилось что-то беспокойное о раннем детстве, и я схватился за этот звонок, будто за спасательный круг, чтоб выплыть на нем из кошмарного сна. Я приоткрыл глаза, и передо мной предстали неясные очертания комнаты, освещенной первыми лучами зари. Рядом спала жена. Я почувствовал тревогу — телефонный звонок на рассвете не сулил ничего хорошего. А я был не в состоянии принимать дурные вести.
В тот день к нам вернулся оптимизм, и мы сошлись на том, что отцу стоило бы получать более агрессивное лечение. Прошла неделя с момента, когда профессор пытался ободрить нас и говорил нам то, что мы хотели услышать: что отцовское здоровье не так плохо, как мы предполагали, и что все можно исправить, если следовать определенным предписаниям. Если коротко, то исключалось любое профессиональное вмешательство, в том числе и со стороны родственников. Через две недели — и профессор гарантировал это — отец выздоровеет. Чудо ли это? Нет — так ему подсказывал опыт. Результаты не заставят себя ждать, но лечение может обойтись довольно дорого, и профессор об этом предупредил.
— Это будет того стоить, — утверждал он, не особо заботясь о нашем мнении по этому поводу.
Его доводам сложно было пробиться сквозь стену скепсиса — отец считал, что у врача свой интерес и что его мнение научно не обосновано. Когда я сказал ему, что профессор гарантирует выздоровление, отец ответил поговоркой на идиш:
— Er vet mir helfn vi a toitn bankes (Мне это поможет как мертвому припарки), — и это был единственный его комментарий.
По мнению онкологов — и по мнению двоюродной сестры, которая тоже врач, — мой отец был смертельно болен, и мы должны были избавить его от бессмысленных страданий. Наука исключает чудеса и даже осуждает их.
О профессоре мы узнали от одного нашего знакомого, который благодаря его лечению преодолел подобную болезнь. После двух консультаций мы уже не знали, отчаиваться нам или все же на что-то надеяться.
Если опыт другого пациента показал, что выздоровление возможно, то отчего же тогда сомневаться?
Мы доверяли онкологам, хирургам и другим специалистам, мы были готовы предпринимать бесконечные и бессмысленные попытки, связанные с большими надеждами, которые в итоге заканчивались только большим разочарованием, и тут же случайно нам подворачивалась новая возможность. Зачем отвергать ее? Нам ведь нечего терять.
Мы решили поставить на надежду, поскольку традиционная медицина со своей точностью обещала лишь неизбежное.
Наша двоюродная сестра-медик воспринимала мой оптимизм как личное оскорбление, как будто он ставил под сомнение ее профессионализм. Она не доверяла лечению, о котором никто ничего не знал, о котором не говорили в новостях, поскольку любое важное научное открытие тут же становилось достоянием всего медицинского сообщества, а не оставалось тайной, известной лишь узкому кругу посвященных. Кузина мало что знала о практике профессора и совсем ничего — о его методах лечения. Необходимо было все хорошо обдумать, потому что шарлатанов и обманщиков всюду хватает, в медицине в том числе.
— Твоему отцу осталось жить самое большее несколько недель. Я не верю в чудеса, — горько сказала она, пытаясь не выдать своего раздражения.
Эта ее убежденность возмущала меня. Тщеславие кузины и смертный приговор, который она выносила, резко контрастировали с тем спокойствием, которое мне внушал профессор, — он был уверен, что спасет моего отца. Я должен был поверить ему!
Вот уже несколько недель мы почти не спали. Вечером того памятного дня нам захотелось как-то отпраздновать появление новых ожиданий и надежд. Я решил наконец-то испробовать изысканный виски, подаренный приятелем, разделявшим мое пристрастие к шотландскому спиртному.
— Это прекрасный виски, — заявил он мне с высоты своего опыта, — односолодовый, восемнадцать лет выдержки. Такой надо пить чистым, никакого льда. Лед для слабаков.
Так я и поступил, не задумываясь о последствиях. Уже после второго стакана я забыл о проблемах, а после третьего — все, вплоть до собственного имени. Именно это мне и надо было.
