Никакой аромат не сравнится с запахом успеха.
Элизабет Тейлор Перед вручением премии «Оскар». 16.00
Она открыла маленькую сумочку от Шанель и осмотрела ее содержимое: усыпанный драгоценными камешками футляр помады, тени для век фирмы «Мейбеллин» (дешевка, но они ей вполне подходят; она всегда знала: эти тени для нее в самый раз), коробочка «Тик-так» с хвойным ароматом, небольшой вибратор (в конечном счете никогда не знаешь… а вдруг пригодится?). И, разумеется, револьвер с отделанной перламутром рукояткой.
Она запустила руку в сумочку и начала нежно поглаживать рукоятку револьвера, потирать, трогать пальчиком ствол. И содрогнулась от внезапно вспыхнувшего желания, даже тихонько застонала.
К счастью, шофер не слышал, а если бы даже и слышал, то держал рот на замке. Водители лимузинов в Лос-Анджелесе выдрессированы на совесть и ни за какие коврижки не выдадут тайн своих звездных клиентов. Ну разве что разразится совсем уж грязный скандал, за подробности о котором желтая пресса готова выложить доллары. А что такое в сравнении с этим тихий страстный стон на заднем сиденье? Да ничего, ноль, сущие пустяки! В конце концов он может быть вызван невыносимой, не по сезону, жарой. Откуда было неудачливому актеришке, сидящему за рулем и отделенному от нее перегородкой из тонированного стекла (а также годовым доходом в семь миллионов долларов), знать, что одна мысль о возможном убийстве может вызвать у его всемирно известной клиентки сексуальную дрожь, сравнимую, пожалуй, лишь с той, что испытывают во время оргазма?..
А ведь она была действительно знаменита. Долго и тяжко боролась за свою славу, которая стала самым ценным приобретением в ее жизни. Что позволило, в свою очередь, сделать другие приобретения, к примеру, эти сверкающие льдисто-белые браслеты из болгарских бриллиантов, что украшали ее запястья.
«Мое, все это мое», — думала она, разглядывая браслеты. Все куплено, за все уплачено…
А затем она с удовольствием оглядела свое тело. Бедра плотные, стройные. Они так соблазнительно выглядывают из разреза совершенно сногсшибательного платья от кутюр, которое она взяла напрокат на этот вечер. Талия тонкая, а над ней возвышаются роскошные груди. И соски на них затвердели… Они всегда затвердевали при одной только мысли о насилии.
«И это тоже все мое, — мурлыкала она мысленно. — Все куплено, за все уплачено, как и за браслеты с бриллиантами».
Ну и что с того, что они фальшивые? Как, впрочем, и все остальное тоже. Год назад, когда она делала пластическую операцию, хирург сказал, что не видел подобных грудей в Голливуде уже лет сорок, со времен незабвенной Джейн Рассел.
Созерцание всего этого — грудей, бриллиантов, бедер, — а также осознание славы помогли ей немного успокоиться. Длинный автомобиль катил по горной дороге-серпантину у самого обрыва в каньон. Они ехали за ее сопровождающим. Нет, ей обязательно надо сохранять спокойствие и держаться с достоинством — ведь она как-никак выдвинута Академией в номинантки «Оскара», на звание лучшей актрисы года.
Машина подкатила к дому, и она увидела его, стоящего в дверях. Счастливчик, подумала она, даже не ведает, что за веселенький вечер ему предстоит. Ему предстоит или сопровождать актрису, которой, возможно, дадут «Оскара», или же стать соучастником хладнокровно спланированного убийства, о чем он пока не подозревает.
Потому что, если она не услышит со сцены своего имени, события примут непредсказуемый оборот. Она откроет сумочку от Шанель, достанет револьвер с перламутровой рукояткой… И на глазах у всей блестящей публики пристрелит сучку, которую вместо нее назовут лучшей актрисой года. Всадит ей пулю прямо промеж глаз.
«О, вы еще не знаете, на что я способна!..»
— Доброе утро! Сегодня в пять часов двукратная обладательница премии «Оскар» Салли Филд и президент американской Академии киноискусств Артур Хиллер назовут нашим утренним слушателям номинантов, выдвинутых на премию «Оскар». Передача будет транслироваться из здания Академии в Уилшире. Наши поздравления всем номинантам!
Арми Арчед, «Дейли Вэраэти», 6 февраля. Глава 1
Фиона Ковингтон уютно свернулась калачиком под простынями в цветочек от Лауры Эшли в спальне дома, который они с мужем Колином снимали в Санта-Монике. Прежние владельцы дома, сочинители комедийных телепередач, прикрытых в прошлом году, обитали теперь в Санта-Фе, где пытались привить местным жителям стиль и моду, захлестнувшие западную часть Лос-Анджелеса в середине восьмидесятых. Они успели поработать и здесь, в доме. Так, к примеру, спальня, где находилась Фиона, была декорирована весьма своеобразно: выбеленные полы, индейские корзины, веревочные коврики мутно-розового цвета с аквамариновым орнаментом и кровать в стиле мишен[1]. Но Фиона, ездившая в Лондон не реже чем раз в одну-две недели, всегда мучилась по утрам от чудовищной ностальгии. Побывав там в очередной раз, она накупила несметное количество драпировочной ткани от Лауры Эшли уютной, чудесной домашней расцветки — пурпурной в желтовато-коричневый цветочек — и завесила ею все окна. На тумбочке возле ее постели красовалась коллекция оловянных кружек, а на тумбочке возле постели Колина — целая коллекция курительных трубок. На туалетном столике стояли тройные рамочки, в которые были вставлены снимки принца Филиппа, королевы Елизаветы и королевы-матери. Короче, в целом убранство комнаты можно было бы охарактеризовать так: в стиле королевской семьи навахо.
Но Фионе было безразлично, как бы ни называли.
Ей тридцать два, и она замужем за выдающимся молодым актером и режиссером Колином Тромансом, мужчиной, которого часто называли вторым Лоренсом Оливье. Да и сама она тоже была звездой. С Колином они познакомились на репетициях «Тита Андроника» в Национальном лондонском театре, давно, когда оба еще были студентами Королевской академии драматических искусств. И хотя Фиона никак не могла понять, в чем прелесть этой пьесы («Какое им всем дело до этих чудовищных людей, изображенных там?» — думала она, возвращаясь на метро домой, в квартирку на Эрл-Корт), она сразу заметила и правильно истолковала блеск в глазах Колина, когда он впервые увидел ее на репетиции.
