Митрофан
День первый
Старший следователь Митрофан Васильевич Голушко ненавиделсало. Ему не нравилось в нем все: вкус, вид, запах, даже звучание этого словаказалось ему отталкивающим. Еще он терпеть не мог вареники, не пил горилку, неел борщ, а что такое галушки, представлял весьма отдаленно. Но, несмотря наэто, все его коллеги были уверены в том, что старший следователь Голушко ни дняне может прожить без сала и прочих хохляцких радостей. И сколько бы он нипытался доказать сослуживцам, что жиру убитой свиньи предпочитает сыр, агорилке квас, никто ему не верил. Именно поэтому на всех сабантуях, кои вследственном отделе проводились не реже одного раза в месяц, Митрофана сажалирядом с тарелкой «хохляцкого хлеба», а напротив него ставили «Немировскуюперцовку». Всем казалось, что человек с такой фамилией и внешностью простообязан квасить «ридну горилку», закусывая ее шматом сала…
Пожалуй, именно внешность сослужила Митрофану плохую службу,ведь были в их отделе и другие «ко», был майор Ткаченко, лейтенант Михеенко, нотех не держали за «салолюбов», потому что оба имели вполне ординарныесреднерусские лица, зато Голушко выглядел точно как казак с картины Репина«Запорожцы пишут письмо турецкому султану»: лысый, как коленка, краснолицый, свислыми усами (сколько он ни пытался их подкручивать, они все равно опускалиськ подбородку) и толстыми лоснящимися щеками. К тому же был он высок, мясист,большерук, а из-под его брючного ремня вываливалось круглое пивное брюхо.
Фамилия старшему следователю досталось от отца, а внешность,наверное, от анонимной матери (потому что Митрофан маму ни разу не видел, а егопапаша Василий Дмитрич ее плохо помнил). Лучше бы было наоборот, так как егобатя в свои шестьдесят восемь был строен, гладок, симпатичен, имел вполнеприличный чуб и еще различимые кубики на животе. И это притом, что старшийГолушко всю жизнь пил, курил, переедал, спал с кем ни попадя (из-за чегонеоднократно лечился у врача-венеролога), играл в азартные игры (за этопришлось даже посидеть), дрался. Короче, не щадил ни душу, ни печень. И каковрезультат? Василий выглядит, как английский аристократ в десятом колене, анепьющий, некурящий Митрофан похож на заправского алконавта с глухогоукраинского хутора! Обиднее всего, что Василий нисколько не заботится ни офигуре, ни о здоровье: может выдуть пять бутылок «Балтики» за раз, слопатьблюдо с шашлыком, уговорить вечерком коробку конфет, но у него кубики на животеи давление, как у космонавта, а у сына пивное брюхо и гипертония!
Нет, жаль, что Митрофан пошел не в отца, очень жаль!
Примерно такие мысли одолевали старшего следователя Голушкоза завтраком. Завтракал Митрофан в своем кабинете, так как дома спокойно поестьне получалось – именно по утрам отец любил лезть к сыну с советами по поводу ибез, что очень мешало пищеварительному процессу. Обычно утренняя трапезаМитрофана состояла из пары бутербродов с сыром и маслом, но сегодня он изменилсебе – съел три куска «Рокфора» без хлеба, потому что сыр с плесенью не нуждаетсяв компаньонах: батон и масло только портят его вкус.
Голушко доедал второй кусок, когда дверь приоткрылась и впроеме показалась раскрасневшаяся от быстрого бега физиономия старшего операЛешки Смирнова.
– Сало ешь? – хмыкнул он, мазнув взглядом по застывшемуу Митрофанова рта куску сыра. – И без хлеба! Ну ты, хохол, даешь!
– Это сыр, – прорычал Голушко, пряча «Рокфор» всалфетку. – Я сто раз говорил, что не ем сала!
Смирнов мерзко хихикнул, из чего Митрофан сделал вывод, чтоего словам никто не верит, и уже другим тоном сказал:
– У нас свежий трупак! Через пять минут выезжаем. Еслипоторопишься… – он показал глазами на салфетку, – доесть са… всмысле, сыр, то успеешь с нами.
– Чей труп? Где?
– Женский. В квартире… – Смирнов начал нетерпеливобить копытом (стоптанным башмаком) землю (драный линолеум). – Давайкороче! А то уедем без тебя, добирайся потом как хочешь – бензина выдали толькона один рейс.
– Кто сообщил о трупе?
– Соседка сверху. Спускалась, увидела, что дверьприоткрыта, вошла… Ну а дальше сам догадайся!
Митрофан кивнул, догадался: соседка нашла хозяйку квартирымертвой, после чего позвонила в милицию.
– Застрелена, задушена, зарезана или еще что? –спросил на ходу Голушко – он уже направлялся к двери.
– Труп до подбородка прикрыт простыней. На простынекровавые пятна, так что может быть все что угодно… – Лешка дурашливоподмигнул. – Вплоть до расчлененки.
Голушко тяжело вздохнул – только расчлененки ему в этоммесяце не хватало! Мало двух поножовщин, трех перестрелок, шести драк сосмертельным исходом и одной заказухи!
– Не парься, Митюша, – подбодрил товарищаСмирнов. – Наверняка, банальный огнестрел… Деваха-то наша, знаешь, в какомрайоне обнаружена?
– Неужто в «Берегах мечты»? – предположил Голушко,назвав самый фешенебельный район города.
– Ну это ты загнул… Тогда бы нас не соседи, а ихсекьюрити вызывали… Она на Александровском спуске жила. Бывший дом работниковискусств рядом с церковью знаешь?
Митрофан знал – это был старинный трехэтажный особняк, оченькрасивый, еще крепкий, квартиры в нем стоили безумно дорого, но покупатели наних всегда находились, потому что таких высоких потолков с отличносохранившейся лепниной, такого красивого дубового паркета, таких широкихмраморных подоконников не было ни в одном другом доме города.
– Из новых русских дамочка, – сделал выводГолушко.
– Актрисулька, наверное, или моделька, ты же знаешь,как любит богема этот дом, к тому же соседка ее красавицей называла. –Смирнов хлопнул Митрофана по мясистой спине. – Прикинь, Митюня, какое намсчастье привалило – на настоящую модель посмотреть… Пусть даже и на мертвую.
Митрофан скривился – такого «счастья» он не пожелал быникому. Сам он больше десяти лет на «жмуриков» смотрит, казалось бы, долженпривыкнуть, но всякий раз при виде убитого человека его мутит – уж больножуткое зрелище. Конечно, мертвых моделей ему видеть не приходилось, все большебандиты да пьянь, но Голушко был уверен, что смерть уродует даже самые красивыелица, а ножевые или огнестрельные раны обезображивают самые совершенные тела…
В ошибочности своего мнения Митрофан убедился сразу же, кактолько увидел убитую. Она была прекрасна! Фарфоровое личико с тонким носиком,изящным подбородком, пухлым ртом, в ореоле длинных, рассыпавшихся по подушке,золотых волос. Ее безупречные черты не исказились, не заострились, как у всехвиденных до этого покойников, девушка выглядела безмятежной, умиротворенной, исовсем не походила на мертвую, скорее на спящую – на Спящую Красавицу изсказки, только хрустального гроба не хватало…
