Митрофан
Рабочее утро понедельника старший следователь МитрофанВасильевич Голушко начал, как всегда, с завтрака. По устоявшейся за много летпривычке, войдя в кабинет, он первым делом достал из портфеля бумажный сверток,в котором лежало несколько кусков сыра с плесенью и десяток постных крекеров,положил его на стол, сам уселся на стул и приготовился трапезничать. Обычностоило ему достать еду, как в кабинет кто-нибудь вламывался, как правило, этобыл старший опер Леха Смирнов, лучший друг Голушко. Но сегодня ни одна душа непотревожила Митрофана. Он спокойно достал свой завтрак, разложил его насалфетке, заварил себе травяного чая и приготовился поесть, но… Аппетита небыло! Та еда, которой он был верен многие годы, вдруг перестала вызывать в немположительные эмоции. Раньше у него слюнки текли при одном виде вкрапленной всыр зеленоватой плесени, а теперь Митрофан не чувствовал ничего. Хотя естьхотел! Со вчерашнего вечера Митрофан выпил только стакан кефира, и желудокутробным урчанием напоминал Голушко о том, что надо бы его чем-нибудьзаправить. Митрофан поднес ко рту кусок сыра, но через секунду с отвращениемвернул бри на салфетку…
«Сальца бы сейчас! – впервые за сорок с лишним летвозжелал Голушко. – С черным хлебушком. А еще картошечки жареной, селедкис луком и стопку водки!»
Эти мысли были настолько нетипичны для него, что сравнить ихможно было только с богохульными высказываниями праведника. Митрофан терпеть немог сало, крайне редко ел жареное, к селедке был равнодушен, а водку не пилвовсе. Так с чего вдруг возник этот порыв отравить свой организм всякой вреднойгадостью? Ну просто токсикоз какой-то!
– Добрейшего утра вам, драгоценный МитрофанВасильевич! – донеслось со стороны двери. Подняв глаза от не вызывающегоничего, кроме тоски, завтрака, Голушко увидел входящего в его кабинетЛеху. – Трапезничать изволите?
– Угу, – без энтузиазма ответил Митрофан и, сунувв рот кусок сыра, стал его вяло пережевывать. – Хочешь со мной?
– Это? – поморщился Леха. – Не, Мить… Этогоне хочу. Сальца бы!
– Я б тоже не отказался, – вздохнул Митрофан.
– Вот ты и прокололся! – радостно вскричалЛеха. – А ведь столько лет уверял меня, что его не ешь.
– А я и не ел никогда… Но сегодня вдруг пробило… –Голушко с тоской посмотрел на сыр, затем на Смирнова. – У тебя нетслучайно кусочка?
– Не-а…
– А что есть?
– Бутерброды с колбасой… – Видя, как оживилсястарший следователь, Леха сразу же предостерег: – Только булка сдобная сизюмом, а колбаса с жиром.
– Отлично, неси!
– Да у меня с собой! – обрадовал Митрофанатоварищ. Он поставил на стол заплечную сумку и достал из нее полиэтиленовыйпакет. В нем стопочкой лежали бутерброды с недорогой вареной колбасой, видкоторой обычно вызывал у Голушко приступы тошноты, а нынче – зверскийаппетит. – Ты что, и вправду будешь это есть? – недоверчиво спросилЛеха, когда Митрофан потянулся к бутерброду. Никогда раньше он не видел, чтобГолушко употреблял в пищу нечто подобное. – И не стошнит?
– Нн-не-а, – невнятно ответил тот, вгрызаясь вугощение.
– Да, Митя, совсем ты плохой стал, – покачалголовой Леха. – Худеешь вон не по дням, а по часам… Не заболел ли?
Голушко и вправду худел просто на глазах. От рождения он былкрупным, ширококостным, мясистым (пошел в мать, которую никогда не видел – онаспихнула новорожденного сына отцу, карточному шулеру по кличке Базиль), а последвадцати стал неумолимо обрастать жирком. Из-за этого к тридцати годам Митрофанпревратился в бугая со свисающим на ремень брюк животом и очень походил наодного из персонажей картины Сурикова «Запорожцы пишут письмо турецкомусултану». И не только из-за комплекции, но еще из-за вислых усов, лысины иналитых щек. Тот, кто не знал Митрофана, мог принять его за обжору и пьяницу,тогда как он был трезвенником и ел, словно птичка. Но при этом оставалсятолстым и красномордым на протяжении полутора десятков лет. Леха, знакомый сним все это время, уже и не представлял товарища другим, но в последнее времястал замечать, что Голушко стремительно терял вес и здоровый цвет лица. И еслиновоявленную бледность можно было еще как-то объяснить: масса тела снизилась,давление вошло в норму, – то отчего Митрофан «таял», Леха не мог взять втолк. Рацион его питания не изменился, спортом он заниматься не начал, таблеткитайские принимать тем более, но сальцо с боков старшего следователя испарялосьи испарялось…
Заболел, наверное.
– Мить, правда, что с тобой, а? – обеспокоенноспросил Леха. – Может, глисты?
– Дурак ты, Смирнов, какие глисты? Откуда?
– Из плесени твоей… – Он ткнул пальцем всыр. – Грязь и несвежие продукты – источник всякой заразы!
Митрофан закатил глаза. Он уже устал объяснять Смирнову, чтоплесенью сыр искусственно начиняют, а не он сам ею покрывается от долгоголежания. Что же касается всякой заразы, то, по мнению Голушко, гораздовероятнее ее подцепить, поедая дешевую колбасу, к коей Леха питал необъяснимуюслабость. Неизвестно, из чего ее делают. Ладно, если из бумаги, а то, может, изкрысятины какой…
– Лех, а из чего эту колбасу производят? –запоздало испугался Митрофан.
– Да из окорочков, наверное, штатовских, – пожалтот плечами. – Ну а для вкуса чесночку добавляют да перчику… – Видя,что Голушко вновь принимается за бутерброд, Леха, пока тот не подчистил весьего завтрак, ухватил одно колесико колбаски и отправил в рот. – Слушай,Митя, я тут супругу твою видел и прям не узнал… Округлилась так… Похорошела… Незнал бы я, что твоя Марго чистый ангел, решил бы, что она из тебя, как вампир,кровушку высасывает… Ну или скандалами до истощения доводит… Сама-то вон какаясправная стала, а ты сдуваешься на глазах!
– Лех, я тебе сейчас одно признание сделаю, только тыникому, ладно?
– Ты че, кому? Я могила…
– Марго беременна!
– Да ты что? – радостно подпрыгнул на стулеЛеха. – И на каком она сроке?
– Уже шестой месяц!
– Надо же, а я живота не приметил!
– Он у нее маленький, незаметный. Только еслиразденется, видно…
– Ну, даешь, хохол! И молчал ведь…
– Сглазить не хотел… У нее угроза выкидыша была все этовремя… – Митрофан тяжело вздохнул, отложив в сторону последний недоеденныйбутерброд. – Ты же знаешь, она у меня не самая крепкая и здоровая женщинав мире…
Леха это знал. А также историю знакомства Митрофана сбудущей женой. Произошло это два с половиной года назад. Марго тогда работала вэлитном борделе «Экзотик», а Митрофан вел дело об убийстве проституток этогосамого борделя. Первой погибла гермафродит Афродита, второй толстуха Венера,третьей жертвой могла стать карлица Марго, но благодаря старшему следователюГолушко (а в большей степени его отцу Василию Дмитриевичу) девушка осталасьжива. Тут бы всем порадоваться, но Митрофан, влюбившийся в опекаемую им Марго,никак не мог переступить через себя и связать свою жизнь с бывшей проституткой.Марго же не желала оставаться карлицей до самой смерти и пошла на мучительнуюоперацию по наращиванию конечностей. В общем, воссоединились влюбленные толькоспустя полгода, но зато почти сразу поженились и зажили всем на удивление[1]…
