Я посвящаю эту книгу памяти моей матери Ревекки, моего отца Израэля и сестры Берты, жертв Холокоста. А также памяти моего брата Исаака, который умер еще до того, как эта книга увидела свет.
Последнее время меня часто спрашивают, почему я до сих пор не поделился своей историей с общественностью. К сожалению, до сих пор я не могу дать на это внятный ответ, который мог бы удовлетворить вас, читатель.
Скорее всего, дело в том, что о трагических событиях, описанных в этой книге, я просто не хотел вспоминать. Наоборот, я заставлял себя их забыть, пытался отодвинуть подальше. Серые будни позаботились о том, чтобы эту тему я отложил в долгий ящик, чтобы мне некогда было серьезно задуматься над тем, что же со мной произошло. Наверное, просто не сразу пришло время…
Как только я чувствовал необходимость рассказать о своих приключениях, как тут же меня что-то останавливало. Есть ли у меня право сравнивать себя с теми, кто пережил Холокост, ставить себя рядом с ними?
Есть ли у меня право сравнивать себя с борцами движения Сопротивления, с узниками концентрационных лагерей и гетто, с теми, кто прятался от фашистов в лесах, бункерах и монастырях? Они были героями.
Их страдания дошли до того предела, дальше которого человеку просто не вынести. И все-таки они сохранили свою принадлежность к еврейскому народу и человеческое лицо. А я в это время незаметно жил среди нацистов, носил их униформу, железный крест на фуражке, кричал вместе с ними «Хайль Гитлер!», как будто и вправду верил в бесчеловечную теорию и варварские цели фашизма.
Нужен ли кому-то мой рассказ? Поверят ли люди моей истории? Попробуют ли ее понять?
Решился я все рассказать, когда задал себе вопрос: «Могу ли я вынести жизнь один на один с угрызениями совести и сомнениями?»
Более сорока лет я размышлял над этим вопросом. И однажды понял, что иного выхода нет. Надо все рассказать. Душевная рана, о которой я старался не думать, не дает мне дальше жить спокойно. Я не мог и не хотел жить дальше один на один со своей памятью. Чтобы освободиться от этого груза, я должен был описать все, что со мной произошло, — кровью сердца, в прямом смысле этого слова.
К тому же я обещал себе придерживаться правды от начала и до конца. Сомнения отброшены, и моя рука может наконец взяться за перо.
Я родился 21 апреля 1925 года в городке Пайне, что неподалеку от Брауншвейга в Германии. Мои родители переехали сюда в 1918 году, когда в России свершилась Октябрьская революция.
В это время евреев в Веймарской республике[1] принимали с удовольствием. У моих родителей было четверо детей. Когда я родился, моему старшему брату Исааку было 16 лет, Давиду — 12, а моей сестре Берте — 9.
Вскоре по приезде мои родители открыли обувной магазин на Брейтенштрассе, главной магистрали города, который кормил нашу семью. В то время наши немецкие соседи не были настроены к нам враждебно. А вот евреи, давно в Германии осевшие, жившие здесь поколениями, встречали нас холодно. Мы были для них всего лишь бедными восточными евреями. То и дело дома обсуждались эти вопросы. Мне все это, однако, никогда не мешало. В то время я не видел разницы даже между евреем и не евреем, и уж тем более — между евреем восточным и западным…
Пайне не был современным городом, однако и здесь становился заметен технический прогресс. Я хорошо помню, с каким восторгом мы, дети, встречали первые автомобили. Они были похожи на повозки без лошади, рядом с рулем красовались огромные клаксоны. Мы бежали за ними и старались нажать на «черную грушу», чтобы она дала сигнал. Тогда ни одно облачко не затеняло счастливое небо моего детства. Ничто не предвещало нам будущего, полного трагических событий. И все-таки это темное время наступило, разрушив до основания всю нашу жизнь. Пятьдесят миллионов людей погибло в этой страшной войне, которая началась с планомерного уничтожения евреев, живших в Европе.
30 января 1933 года к власти в Германии пришла национал-социалистическая партия под предводительством Адольфа Гитлера. Началась черно-коричневая «пляска смерти» — черная и коричневая, как форма нацистов, и кроваво-красная — как треугольная эмблема СС, СА и гитлерюгенда.
Штурмовое подразделение СА было создано в 1921 году. В его обязанности входила, помимо прочего, охрана мероприятий, проводимых национал-социалистической партией, которую Гитлер укрепил и расширил, а также устраивать беспорядки, разгонять собрания других партий и охранять нацистские собрания. В СА вступали преимущественно бывшие солдаты, мужчины, которые не могли адаптироваться в нормальном обществе. Им не давала покоя проигранная Первая мировая война. Эти люди сеяли страх и ужас, внося, таким образом, свой вклад в «демократию» Веймарской республики. После того как Гитлер и его сподвижники укрепились во власти, они передали СА всю грязную работу — преследования и ликвидацию противников режима и евреев.
Отряды СС, созданные в 1925 году, формально подчинялись СА. В действительности же они существовали самостоятельно в качестве личной гвардии Гитлера. В 1934 году они уже официально подчинялись только фюреру. Во главе их стоял Гиммлер. Его аппарат власти включал в себя тайную государственную полицию, гестапо, службу безопасности СД. Последняя ведала концлагерями и карательными отрядами, которые действовали на оккупированных территориях и убивали там стариков, женщин и детей.
Гитлерюгенд, молодежная организация НСДАП, был создан в 1926 году. Его члены принимали активное участие в уличных драках, демонстрациях и других акциях террора. В элиту гитлерюгенда набирали высокорослых юношей нордической внешности и чистой арийской крови.
Жизнь в Пайне продолжалась, хотя положение ухудшалось с каждым днем. Но нас, детей, это мало тревожило. Ничто не могло помешать нашим играм и беготне по городу. Я не был еще достаточно зрелым, чтобы оценить подстерегающую нас опасность, тем более что отец предполагал, как и многие, что «этот сумасшедший» не продержится дольше восьмидесяти дней. Предостережения со стороны немногих тонули как глас вопиющего в пустыне.
Спустя два года я ощутил расовые преследования на собственной шкуре. Во исполнение нюрнбергских расовых законов[2] от 1935 года меня исключили из школы. Повседневная жизнь становилась все тяжелее и опаснее. Много раз мой отец привлекался к унизительным работам вроде подметания улиц и вывоза мусора. СА громили еврейские магазины, били витрины и обвиняли нас во всех грехах. Удавка террора затягивалась все сильнее. Мы решили бежать из Германии.
