barefoot servants, too.
из ворот входили и выходили.
1
Хоэншёнхаузен[1], Берлин, 11 июля 1989 года
Под моросящим дождем безмолвно высилось на фоне ночного неба здание тюрьмы, похожее на подкову. За матовым стеклом ближайшей к воротам сторожевой вышки скользили силуэты часовых. Внизу возле проходной у ворот стояли четыре солдата 14-го отдела с карабинами через плечо. Ночь была спокойная, сегодня не ожидалось поступления новой партии арестантов. Солдаты курили и переговаривались, ладонью прикрывая от дождя зажженные сигареты, которые при каждой затяжке освещали их лица.
На втором этаже блока «Б» полковник Хауссер, взглянув на красную лампочку под потолком, остановился перед дверью, ведущей в коридор, где располагались камеры для допросов. Хауссеру было около тридцати пяти, но, глядя на изборожденное морщинами лицо, можно было дать ему значительно больше. Он пришел в гражданском, пальто на нем было насквозь мокрым от дождя. Хауссер нетерпеливо переступал с ноги на ногу, ломая пальцы в черных перчатках. Все передвижение по тюрьме регулировалось световыми сигналами, чтобы исключить возможность каких-либо контактов между заключенными по дороге из камеры в кабинет следователя. Система изолированного содержания была четко продумана, и хотя Хауссер одобрял этот порядок, он все равно чувствовал раздражение, когда ему приходилось простаивать, пережидая красный сигнал. Как только заключенный прошел, свет в ту же секунду сменился на зеленый. Почти двухметровый великан Хауссер завернул за угол, где начинался узкий длинный коридор, вдоль которого по обе стороны тянулись обитые звуконепроницаемым материалом герметичные двери камер для допросов.
Несмотря на поздний час, почти все сто двадцать помещений, расположенные на трех этажах, были заняты. Один из пунктов установленного в тюрьме Хоэншёнхаузен режима гласил: никогда не давать заключенным спокойно спать ночью.
Хауссер отпер дверь последнего кабинета в конце коридора и включил лампочку на потолке. Обстановка здесь была спартанская, в кабинете, точно так же как и в остальных ста девятнадцати, не было ничего, кроме письменного стола, двух стульев и канцелярского шкафа. Проработав на этом месте шесть лет, Хауссер ни разу не проводил здесь допросов. Кабинет служил лишь прикрытием тех особых методов, которыми он пользовался. Обогнув стол, занимавший большую часть комнаты, Хауссер подошел к канцелярскому шкафу в углу и отпер его маленьким блестящим ключиком. Достав с верхней полки связку ключей, он сунул их в карман.
Через несколько минут он уже снова был во дворе. Подняв воротник, он под моросящим дождем направился к зданию, в котором прежде располагалась тюремная администрация, теперь оно было переделано под складские помещения. У лестницы, ведущей в подвал, стоял на часах молодой солдат. Завидев Хауссера, он вытянулся перед ним и отдал честь. Хауссер спустился по крутым ступенькам в подвал. Из темноты навстречу ему вышло двое его подчиненных. Он им кивнул, и втроем они двинулись вглубь подвала по коридору, вдоль которого тянулся ряд камер. С тех пор как тюрьму расширили, пристроив к ней новые флигели, подвальные помещения использовались под склады, за исключением последней камеры. Она принадлежала отделению «Зет», которое возглавлял Хауссер. Об этом помещении и о том, что в нем находится, было известно лишь очень немногим. Даже глава службы безопасности товарищ Мильке[2]и сам товарищ Хонеккер[3]ничего не знали о его существовании. Временами им сообщали добытые в нем сведения, но и то лишь изредка.
Хауссер достал из кармана связку ключей и отпер замок. Тяжелая дверь, скрипнув, нехотя подалась.
В камере горела электрическая лампочка, заливавшая все желтоватым светом. Когда-то в этом тесном пространстве помещалось до двадцати заключенных, но сейчас посередине стоял только большой металлический ящик. Он был сделан из четырех стальных корабельных дверей. Дверные коробки были прочно сварены в одно целое, после чего с двух сторон усилены двумя железными пластинами. Корабельные двери Хауссер в свое время реквизировал на военно-морской верфи в Ростоке, а сварочные работы были тайно произведены здесь же, в подвале, под его наблюдением. В верхнюю дверь, служившую крышкой ящика, был вделан корабельный иллюминатор, и в скудно освещенном пространстве камеры могло показаться, что он уставил на Хауссера немигающий глаз. Из правой стенки ящика выходил шланг, протянутый к водопроводному крану у ближней стены. Через неплотное соединение между краном и шлангом на полу натекла лужа. Переступив через нее, Хауссер приблизился к ящику. Склонившись над заржавленной плитой, с которой местами облезла черная краска, он протер перчаткой иллюминатор, а затем постучал кулаком по стеклу. В ящике кто-то завозился, расплескав по стеклу воду. Хауссер постучал еще раз, и тут в темном окне показалось белесое и одутловатое лицо. Человек в ящике глядел на Хауссера воспаленными обезумевшими глазами.
– Спокойно спит только тот, у кого чиста совесть, – негромко произнес Хауссер.
2
Кристиансхавн, 12 сентября 2013 года
Могенс отвернул кухонный кран и смыл с тарелки недоеденную овсянку. Щеткой для мытья посуды он заталкивал непослушные комочки в сливное отверстие стальной мойки, пока они не размягчились и не исчезли в трубе. Часы показывали без десяти семь. За стеной слышно было, как в соседней квартире переругиваются соседи и хнычет ребенок. Могенс вытер руки посудным полотенцем, проверил, в порядке ли одежда и не забрызгал ли он белую рубашку, которая была на нем. Затем подошел к холодильнику, собрал в мусорный мешок все, что в нем хранилось, вышел на лестницу и выбросил мешок в мусоропровод. Вернувшись в квартиру, он зашел в ванную и сложил зубную щетку вместе с начатым тюбиком зубной пасты в сумку для туалетных принадлежностей, в которую еще с вечера собрал все самое необходимое. Он осмотрел себя в зеркале. Убрал со лба растрепавшуюся челку, снял очки с толстыми линзами и протер усталые глаза. Могенсу было сорок два года, но ему казалось, что большая часть жизни осталась позади. На обрюзглом лице отчетливо видны были следы нездорового образа жизни: пристрастие к фастфуду и отсутствие должного моциона. В нем было по меньшей мере двадцать килограммов лишнего веса. Надетый сегодня просторный костюм, который он нарочно выбрал слишком большого размера, отнюдь не делал его стройнее. Но скоро с этим будет покончено. Отныне он собирается заботиться о здоровье и больше двигаться. Нынешний день все изменит. Отвернувшись от зеркала, он вошел в спальню, где на кровати стоял раскрытый чемодан с вещами. Он уложил туда сумку с туалетными принадлежностями и прозрачный пластиковый мешочек с белокурым париком и черными очками, купленными для маскировки, которая скоро ему потребуется. Через пять минут он уже выходил за порог, одетый в пальто, с мягким кожаным портфелем в одной руке и чемоданом в другой. Бросив на квартиру прощальный взгляд, он захлопнул дверь, уверенный, что, как бы ни кончился этот день, он больше никогда сюда не вернется.
