Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 191
Вступление
Август 1991 года тяжелым катком прошел по судьбам нашей страны. В Комитете государственной безопасности СССР он коснулся почти всех, кто реально отвечал за конкретные дела, направления работы, был обязан принимать решения. Тех, кто, исполняя долг и присягу, не перебегал с баррикады на баррикаду, зарабатывая должности и звания у новой власти…
Таким образом, в послеавгустовские дни Комитет госбезопасности первый раз был очищен от наиболее преданных стране сотрудников — коммунистов-чекистов.
Были выведены за штат и долгое время находились под следствием практически все заместители начальников Управлений, руководители подразделений, сотрудники, имевшие по службе отношение к августовским событиям.
В Службе охраны и СЭТУ-2 КГБ СССР, на которые разделилась «Девятка» в начале 1990 года, первыми жертвами стали их начальники генерал-лейтенант Ю.С. Плеханов и генерал-майор В.В. Генералов.
Не минула эта чаша и меня. Я был какое-то время помощником Юрия Сергеевича, и по указанию руководства Комитета мне приходилось выполнять достаточно деликатные поручения.
После Ю.С. Плеханова на некоторое время руководителем советско-российской правительственной охраны стал полковник, а потом генерал-майор — начальник Службы охраны КГБ — Главного управления охраны РФ (1991–1992) В.С. Редкобородый, с которым мне приходилось решать многие вопросы еще со времен работы в Парткоме КГБ СССР. Он тогда возглавлял непростое во многих отношениях 2-е «трассовое» отделение 5-го отдела Управления.
Хорошо ко мне относясь и зная, что до выслуги в 25 лет у меня не хватало всего нескольких месяцев, он попытался дать мне возможность дослужить до полной пенсии.
В этот период, где-то около месяца, походы на допросы я временно совмещал с обязанностями начальника отдела службы и боевой подготовки — заместителя начальника Службы охраны КГБ СССР. Принимал участие в разработке «Концепции охраны высших должностных лиц СССР и Российской Федерации», подготовил ряд предложений по реорганизации Службы охраны и ее взаимодействию со Службой безопасности Президента РСФСР и др.
В один прекрасный день Владимир Степанович пригласил меня к себе и попросил о помощи. Надо было срочно выехать во главе подготовительной группы в Нагорный Карабах.
Личной просьбе Владимира Степановича я отказать не мог, тем более что мне это было интересно чисто профессионально. Таким образом, я уже в «демократические» времена принял участие в организации безопасности встречи 20–23 сентября 1991 года в Степанокерте трех президентов новых государств: России, Казахстана и Азербайджана (Б. Ельцина, Н. Назарбаева и А. Муталибова). Это была моя лебединая песня в правительственной охране.
В.С. Редкобородый и Б.К. Ратников, тогда начальник ГУО и заместитель начальника СБ Ельцина, по-товарищески предупреждали меня: «Валерий Николаевич, постарайся не попадаться на глаза Борису Николаевичу!» Они знали, что во времена СССР мне приходилось сталкиваться с ним лично, создавать проблемы ему и А.В. Коржакову, и большой любви ко мне, как вы понимаете, они не испытывали.
Но как это при нашей работе — «не попадаться на глаза»? Обстановка в Нагорном Карабахе была тогда очень непростой, там фактически шла война, и надо было либо работать, либо прятаться от неуважаемого мной лица.
Кстати, к Александру Васильевичу Коржакову я до сих пор отношусь с большим уважением, хотя не все в его деяниях разделяю и оправдываю.
А прятаться, например, в аэропорту Ходжалы, куда прибывали и откуда убывали высокие гости, было просто негде. Он чуть больше футбольного поля. Увидев меня, Ельцин, глядя поверх голов преподносивших ему хлеб-соль девушек, как мне рассказывали потом, спросил у охраны, показывая на меня пальцем: «А этот все еще служит?» Расправа была короткой.
Усугубил дело и еще один эпизод. Ельцин и его свита после обязательных для них возлияний забыли в своей временной резиденции тезисы доклада, которые он должен был читать, кажется в Ереване, куда президенты-миротворцы улетали. По просьбе Коржакова моим ребятам удалось разыскать этот документ, а мне, пригнувшись под винтами готового к взлету президентского вертолета, передать его лично в руки докладчику. До сих пор помню уставленные на меня немигающие злые глазки первого президента России. Обид и свидетелей его унизительного положения, о чем я еще расскажу, ЕБН не забывал никогда. Да, видимо, и с похмелья утром тяжеловато ему было.
В Москве меня уже ждали документы об увольнении со службы с выслугой чуть больше 24 лет.
Один из молодых горбачевских охранников (Олег Климов), на некоторое время ставший единомоментно из майоров полковником, со словами: «Мы не нуждаемся в предателях!» бросил мне в лицо несекретную часть моего личного дела и предложил в ближайшее время встать на воинский учет по месту жительства в Гагаринский военкомат. Обычно офицеры Комитета госбезопасности стояли на учете в пенсионном отделе центрального аппарата КГБ СССР или, соответственно, УКГБ по г. Москве и Московской области.
Уходя из кабинета, я сказал: «Еще неизвестно, кто из нас предатель? И если ты, Олег, думаешь, что долго здесь просидишь, то уверяю, Борис Николаевич больше месяца тебе и твоему шефу покомандовать не даст!» Я оказался прав. ЕБН, как уже было сказано, обид не прощал. Уже через несколько дней он прилюдно показал «перестройщику», кто он есть.
Не кадровики, а молодой воин-кремлевец, еще с буквами ГБ на васильковых погонах, на входе в Кремль, покраснев и опустив глаза долу, потребовал сдать ему удостоверение КГБ и служебный пропуск в Кремль.
Пропуск я ему отдал, а удостоверение КГБ СССР позднее сдал в отдел кадров.
После первого шока ничего кроме смеха не вызывало у меня и следствие по делу ГКЧП.
Следователь российской прокуратуры, привлеченный для работы аж с самого Дальнего Востока, из города Петропавловска-Камчатского (ближе не нашли!), не знавший ни существа дела ГКЧП, ни структуры КГБ, ни профессиональной чекистской терминологии, ни Москвы, сначала достаточно агрессивно пытался найти доказательства моего активного злонамеренного участия в огромном антигосударственном заговоре. Ему непременно нужны были данные о паролях, явках и конспиративных квартирах, о тайных встречах под покровом ночи, о складах оружия и спецсредств (наручников), о тайниковых операциях. Интересовали списки многочисленных заговорщиков, страшные клятвы на крови, а также якобы планировавшиеся нами — заговорщиками — аресты и расстрелы честных людей-демократов и т. п.
Ну и трудно было от него ждать объективности. В первый же день он мне с вызовом откровенно сказал: «Вы знаете, Валерий Николаевич, я — еврей и, естественно, не люблю КГБ. Комитетчики не давали мне продвигаться по службе, не разрешали выезжать за границу. За что мне их любить?»
Знать-то я не знал, но скрыть характерные признаки своей национальности ему было трудновато. Но и антисемитом я никогда не был. Был коммунистом-интернационалистом, и мне было глубоко наплевать на его национальную принадлежность. Это его, видимо, мучил комплекс неполноценности… или еще что-то?
Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 191
